Леди ведьма - Кристофер Сташеф

— Сомневаюсь, что истину можно найти на дне этого кубка, — усмехнулся Ален, принимая сосуд.

— А я в этом уверен. — Джеффри внимательно смотрел, как Ален осушает кубок. — Сейчас допьешь и сам увидишь.

Танец закончился, и Корделию немедленно осадила дюжина претендентов на следующий.

— Я бы никогда к ней не подошел, — заявил Ален с ужасом и, похоже, с облегчением.

— Зато я подойду, — уверил его Джеффри, — и можешь не сомневаться, когда танец подойдет к концу, мы окажемся рядом с тобой. Пей же, мой друг, дабы усладить свое дыхание. — И он решительно шагнул к толпе воздыхателей Корделии.

Она со смехом отвечала на хвалебные реплики и, по счастью, не спешила выбрать нового партнера. Джеффри успел пробиться к ней как раз в тот момент, когда вновь зазвучала музыка.

— Миледи, — прогремел он, — ты должна танцевать со мной.

Корделия изумленно посмотрела на него, но прежде чем успела возразить, дерзкий кавалер схватил ее за руку, обнял за талию и уверенно повел в танце. Девушке ничего не оставалось, как смириться со свершившимся, однако глаза ее метали молнии.

Как только они удалились от толпы, Корделия зашипела:

— Как ты посмел вмешаться в мои дела, брат!

— А как же иначе? — возразил Джеффри. — Естественно, брат обязан оберегать свою сестру, чтобы и волос не упал с ее головы, особенно когда она выставляет себя, как никогда прежде!

— Да что это ты, братец? — усмехнулась Корделия. — Оскорблен моим декольте? А разве сам ты не силишься заглянуть в самый глубокий вырез?

— Так то у посторонних, — неохотно пробормотал он, — У других женщин это приятно глазу и в порядке вещей — но не у собственной же сестры!

Она презрительно рассмеялась:

— Постыдись, Джеффри! Разве ты не понимаешь, что каждая женщина, которой ты домогаешься, может оказаться чьей-то сестрой?

— Ну… наверное. — На самом деле, он никогда не задумывался об этом. — Но они не любят своих сестер и не заботятся о них в той мере, как я!

— До сих пор я что-то не замечала особой любви и заботы.

— Корделия! — оскорбленно воскликнул он. — Да я затеял все это лишь для того, чтобы защитить тебя и добыть предмет твоей сердечной страсти!

Она посмотрела ему в глаза и увидела, что брат говорит искренне. Он и вправду очень любит ее.

— Я, конечно, благодарна тебе, брат, — с теплотой сказала она. — Итак, мне не позволено радоваться танцам и мужскому вниманию только потому, что у меня отыскался заботливый брат?

— Вот именно! Оставь эти глупости тем, о ком некому позаботиться — вот по этой причине они не заботятся и о себе!

— О Джеффри, откуда вдруг такое ханжество? — нетерпеливо перебила брата Корделия. — Не говори мне, что осуждаешь подобное поведение — ведь оно так нравится тебе в женщинах, которых ты домогаешься!

— Ну… да… но ведь они мне не сестры!

— Фу, братец! Если ты не образец добродетели, то почему им должна быть я?

Джеффри с трудом сдержал свои чувства, и Корделия с удовольствием взирала на его побагровевшую от злости физиономию. Она рассмеялась, точно Далила, легко и заливисто:

— И все-таки, брат, я тоже не лишена сострадания. Во всяком случае, весь этот танец я обещаю быть образцом целомудрия.

И сдержала обещание.

Когда танец закончился, Джеффри выпустил ее руку и отступил с легким поклоном. Корделия присела в реверансе, а когда выпрямилась, увидела перед собой кавалера в золоте и пурпуре, в длинном алом плаще и золотыми волосами, ниспадающими на строгую черноту полумаски. Он был до того хорош собой, что у девушки сердце екнуло.

— Позволь пригласить тебя на танец, миледи, — обратился он к ней низким чувственным голосом.

— Конечно, милорд, — пробормотала Корделия, и, еще прежде, чем заиграла музыка, он взял ее под руку, оставив ни с чем дюжину разочарованных претендентов.

Когда же раздались первые звуки танца, его рука легла на талию девушки, а другой он взял ее ладонь и поднял над головой.

Он не прижимался к ней телом, держась в узких рамках приличий, но отчаянная дерзость в его глазах, когда он смотрел на нее, сверкающая белизна зубов, когда он улыбался, движения танца приводили ее в смятение и кружили голову. Все благопристойно, знаете ли, однако в движениях его была такая чувственность, такой призыв, такая жажда близости, каких она даже не подозревала в мужчине. Жгучий трепет из глубины тела распространился повсюду, и она с изумлением поняла, что реагирует на этого незнакомца точно так же, как на Бора.

Ей стало страшно.

Он увлек ее прочь, и наконец тела их встретились и бедра соединились. По телу Корделии, с головы до пят, пробежала судорога. И казалось, что золотой незнакомец испытывает те же чувства. Он улыбнулся, глаза его загорелись чуть ли не обожанием и сверлили ее насквозь. Корделия, будто завороженная, не могла отвести от него взгляда.

Наконец, хвала небесам, им пришлось разделиться, следуя логике танца, и чинно вышагивать бок о бок, однако чресла ее горели, и она понимала, что выглядит далеко не так степенно, как следовало бы. Корделия посматривала на высокого красивого незнакомца и, гадая, кто же это, испытывала невероятное искушение подсмотреть его мысли и выяснить…

Но — нет. «Наслаждайся моментом, каков он есть, — приказала себе она. — Пользуйся случаем».

Потом они вновь соединились, и он пробормотал низким и хриплым голосом, явно Корделии незнакомом:

— Миледи, ты самый прекрасный, самый изысканный плод из когда-либо украшавших Древо Жизни! Не находись мы в самой гуще людской, я бы не удержался и вкусил божественной сладости.

Корделия хихикнула, не в состоянии сдержать переполнявшие ее чувства, напряжение ослабло, и она лучезарно улыбнулась:

— Зачем же сдерживать себя, сударь? Или желания твои настолько постыдны, что тебя смущают посторонние взгляды?

— Отнюдь, — выдохнул он, а лицо его приближалось и приближалось… И вот губы его чуть прикоснулись к ее устам, прижались сильнее… Поцелуй становился все крепче, Корделия судорожно вздохнула, но кавалер был настойчив. На мгновение поцелуй завладел всем их существом, заслонив остальной мир, унесшийся куда-то, у нее закружилась голова, все завертелось перед глазами, а мужчина прижимался и прижимался всем телом…

Наконец он, тяжело дыша, оторвался от нее. Грудь его вздымалась, а в глазах дерзость мешалась с благоговением, даже Бор так на нее никогда не смотрел, не говоря уж о прочих мужчинах.

Корделия ощущала себя уязвимой, полностью осажденной, но в то же время ее убаюкивали волны наслаждения, губы еще ощущали сладостный вкус поцелуя, и больше всего на свете она желала еще раз испытать это чувство.

Тут она вновь услышала музыку и отступила: