Тюремный романс - Вячеслав Денисов

– Черт!! – Рванув ногу на себя, он разодрал брючину от Ponti до самого колена.

– Стоять, Шебанин! – послышалось неподалеку. – Покажи руки! Руки, Шебанин!

Привалившись спиной к грибку в центре песочницы, он закрыл глаза. Его легкие разрывались от нехватки воздуха.

– Куда же ты побежал, Шебанин? – На этот раз голос слышался совсем рядом. – Разве можно убежать с этой субмарины под названием «Тернов»?

Локомотив чувствовал, как на его вытянутых руках защелкиваются браслеты наручников.

– На что он надеялся?

Пащенко сидел у обрыва на берегу Терновки и пытался сквозь рябь на воде рассмотреть дно.

Они сидели с судьей на этом привычном месте уже второй час. Растягивали две бутылки пива на весь разговор, стараясь, чтобы с последней каплей закончились и сомнения.

– А на что бандюк всегда надеется? На полный отказ от причастности. Но Быков ему показал «пальцы» Гонова и Зелинского, изъятые с фужеров в мебельной «стенке», и Яша обмяк. Ты был прав, когда заставил меня и криминалиста откатать отпечатки этих злодеев со своего сейфа. Странно только, что Яша не удивился, как эти отпечатки могли попасть на фужеры в его квартире. По всей видимости, понял, что доказательства, если не хватает имеющихся, появятся еще. Но еще страннее факт того, что бравый Яшин адвокат не обратил внимания на период, который прошел с момента смерти милиционеров до производства обыска в квартире своего подзащитного. За это время исчезают не только отпечатки пальцев, но и память о событиях. И кто бы стал ставить в «стенку» грязные фужеры? Впрочем, эти доказательства в дело не попадут. Не все же в деревне дураки, правда? Вот следователь Быков, к примеру, не дурак, чтобы такими доказательствами формировать обвинительное заключение. Отпечатки – это так, в надежде, что кто-то «купится». «Купился» сам Шебанин.

– Я вообще-то… – выдержав паузу, вздохнул Струге. – Я о Пермякове спрашивал. На что он надеялся.

– Он же знал, что мы обязательно подвяжемся к этому делу и докопаемся до истины?

Пащенко отвечал вопросом, потому что отвечать самому на эти вопросы ему не хотелось. Все было слишком очевидно.

Струге ему в этом помогал как мог.

– Сашка не знал, что его слабость вызовет такие последствия. О том, что за законное освобождение Кускова он получит дом, никто мог и не узнать, верно?

– Верно, – помолчав, буркнул Пащенко. Вопреки своему обыкновению, он был сегодня не в белой рубашке, а в синей. – А потом, когда оказался в изоляторе, сразу попросил через Быкова в его дело не вмешиваться. Мол, он сам знает, что делать. Первое время мы и не вмешивались. Его это устраивало, и потом он, очень грамотный следователь, разыграл схему, при которой доказательства против него обращаются в его пользу. Да и Яновский помог…

– Да и мы помогли, – усмехнулся Струге. – Ты бы мог подумать, что Саша Пермяков поведется на такое дело?

Вадим повертел головой, но сделал это так быстро, словно знал заранее, о чем сейчас пойдет речь. И Струге взорвался именно на этом решительном жесте заместителя прокурора.

– А ты сейчас веришь, что Саша Пермяков повелся на такое дело?!

И опять это молчаливое покачивание.

– Но почему тогда он сам сделал это признание?!

Это был вопрос, ответ на который крылся только в одном – в их кругу не принято не только повторять шутки, но и лгать. И это откровение перевешивало все сомнения и глупое неверие в очевидное.

– Но ведь об этом никто и никогда бы не узнал, – сделал робкую попытку объяснить и это Пащенко.

– И в этом случае он никогда не воспользовался бы домом. Он вынужден был бы сдать на него документы. А как показывают события, он не торопится это делать.

– Я бы не торопился, – встрял Вадим, – если бы не собирался этого делать вовсе.

Бутылки они положили рядом. Вдоль берега всегда прохаживается старик Лукьяныч – охранник спортивной базы – и собирает «тару». Чужой не возьмет, возьмет Лукьяныч.

– Ты не справлялся, где он сейчас? – буркнул Струге, усаживаясь в пахнущий ванилью салон «Волги».

– Написал заявление об увольнении, но новый транспортный отложил его в стол. Велел отправляться в отпуск, восстановить силы и приходить со свежими мыслями.

– Прокурора понять можно, – согласился судья. – Второго такого «важняка» ему не найти.

– Да что – ему? – добавил Вадим. – Никому не найти.

На следующее утро Струге прибыл в суд как обычно, успевая чуть быстрее Алисы. По давно установившейся традиции она должна была приходить в суд раньше своего судьи, но всякий раз появлялась в кабинете в тот момент, когда Антон Павлович снимал с вешалки в шкафу мантию.

Но сейчас, завидев приближающегося к зданию судью, она, цокая каблуками, быстро пересекла площадь перед судом и вскочила на крыльцо первая.

– Я пришла раньше вас, – сообщила она, дыхнув в лицо Струге мятным ароматом. – Как и положено.

Дождавшись, пока Антон Павлович распахнет перед ней дверь, она вошла в суд действительно первой. Первой поднялась, первой же и шмыгнула в кабинет.

Рабочий день начался.

Он уже близился к обеду, а Струге, слушая участников очередного затяжного процесса, думал о том, что в его жизни кое-что все-таки изменилось. Теперь уже вряд ли когда позвонит Пермяков, а если и позвонит, то не из своего служебного кабинета и не с вопросом о том, пойдет ли сегодня Струге на матч местного «Океана».

Зато теперь у Сашки есть дом. Просторный, с мансардой. И рыбачить он теперь будет не с Пащенко и Антоном Павловичем, уезжая днем до следующего утра на прокурорской «Волге», а прямо с крыши своего дома. Говорят, улица Дюка Ришелье расположена прямо у моря, поэтому бычков можно будет тягать без отрыва от Лиги чемпионов.

Да, дела…

– Антон Павлович, я схожу на обед?

– Ты спрашиваешь меня об этом каждый день. Неужели полагаешь, что когда-нибудь я тебе все-таки запрещу кушать?

А дома нет и уже никогда не будет Рольфа. Саша, жена, возможно, переживет эту потерю. Рольф для нее просто Рольф. Немецкая овчарка, купленная мужем в те дни перед Новым, 2002, годом, когда она была в Москве. Струге так и не рассказал ей ту историю, когда вынужден был скитаться с маленьким щенком на руках, спасая его от чужаков. Впрочем, это Струге кажется, что он Рольфа спасал. На самом деле он спасал себя. И помогал ему в этом Саша Пермяков. Друг, рисковавший ради него жизнью.

А где сейчас Саша Пермяков? Наверное, завозит мебель.

Да, дела…

В половине третьего неожиданно отворилась дверь. Обычно Струге запирал ее в тот момент, когда часы показывали тринадцать часов. Закрывал на ключ, чтобы в четырнадцать часов открыть. Обычно он делал это сам, но на этот раз мысли держали его далеко от этой двери. А может быть, еще и потому, что сегодня первый день, когда Струге не хочется есть. Нет аппетита. Потому и не запер дверь, что нынче нет опаски того, что в кабинет заглянет очередной гражданин и увидит, как судья наворачивает домашний гуляш, разогретый в микроволновке.