Бабочки и порочная ложь - Кейли Кинг

до того, как оно дойдет до присяжных. Нет, моему отцу понадобятся вещественные доказательства.

Затаив дыхание, моя рука скользит в карман халата до бедер, а пальцы обхватывают сотовый телефон. Если меня поймают за этим, это не пойдет на пользу ни Рафферти, ни мне, и именно поэтому мое сердце почти болезненно колотится о грудную стенку, когда я начинаю запись.

— Однажды ты научишься меня уважать, и нам не придется этого делать, — рычит Адриан, его пальцы пробегают по гладкой коже, которой он пользуется, чтобы причинить вред своему ребенку. — Однажды ты сделаешь то, что тебе говорят, и ни черта не поставишь меня в неловкое положение.

— Я пропустил два урока. Вот и все, — скрипит Рафферти сквозь зубы.

Ох, черт, он сегодня прогулял первые два урока, потому что уже разбирается в единицах. Учитель, должно быть, устал от его отсутствия и позвонил отцу. Обычно они даже не пытаются наказать Рафферти, но я думаю, мистеру Корнуэллу наконец-то надоело дерьмо Рафферти. На прошлой неделе Рафф разозлил учителя математики, когда перед всем классом спросил, как ему удалось так долго продержаться на своей работе, ведь он, похоже, сам едва понимал материал. В то время ему было дико интересно ставить его в неловкое положение перед всеми, но, похоже, сейчас это может укусить его за задницу.

Моя рука дрожит, когда я держу телефон, и мои легкие горят, потому что я слишком боюсь, что если я буду дышать, они меня услышат. Когда Адриан снова опускает ремень на спину Рафферти, я вздрагиваю от ужасающего треска, который он издает. То, как Адриан выглядит настолько комфортно, совершая такой ужасный поступок, говорит мне о том, что это не первый и не последний раз, когда он планирует поступить так со своим сыном. И Рафферти, то, как он сидит, просто принимая свою запятнанную реальность, также подтверждает, что для него это не ново.

Как я никогда не видела рубцов или следов на его спине? Я вспоминаю те времена, когда была рядом с ним без рубашки, но хоть убей, не могу припомнить, чтобы когда-либо видела какие-либо следы на его коже. Когда он лежал со мной обнаженным в постели, мои пальцы скользили по его бледной коже, я никогда не чувствовала рубцов. Каким-то образом ему удалось найти способ скрыть это от меня. Держит ли он рубашку и меня на расстоянии вытянутой руки после того, как это произойдет, чтобы я не узнала?

Я просто не понимаю, как я могла пропустить, что это происходит. Теперь становится понятным, почему Рафферти всегда так напряжен, когда его отец дома. Он знал, что произойдет.

Адриан поднимает сигарету, догоравшую в пепельнице на столе, и подносит ее к губам. Он вдыхает никотин и удовлетворенно закрывает глаза. Я не могу не задаться вопросом, получает ли он больше удовольствия от сигареты или от того, что оставляет красные следы на спине своего сына. Моя интуиция подсказывает мне, что это последнее.

— То, что ты делаешь, отражается на мне, — объясняет Адриан, выпуская клуб дыма. — Когда ты выглядишь ленивым дегенератом, люди думают, что именно таким я тебя воспитал, но это не так. Мы оба знаем, каким мужчиной я тебя воспитываю.

Рафферти поднимает голову и смотрит на стену рядом с дверью, за которой я нахожусь. Его глаза выглядят такими же тусклыми и безжизненными, какими могут быть глаза Молли.

— Ты воспитываешь меня таким, как ты.

Адриан замолкает, и на его лице появляется убийственный взгляд.

— Ты так говоришь, как будто это что-то плохое.

Рафф напряженно пожимает плечами.

— Я не уверен, что это не так.

Бросая ремень на ковер у своих ног, Адриан идет вперед. У меня переворачивается живот, когда он переворачивает зажженную сигарету в руке и прижимает ее к спине сына. Наконец-то Рафферти поднял шум. Он стонет, его идеальные зубы впиваются в губу, не давая ей звучать слишком громко, и пытается вырваться вперед, чтобы избежать боли, но Адриан удерживает его на месте.

— Ты такое маленькое дерьмо, — кипит Адриан. — Я выжгу из тебя эти умные замечания.

Наконец отпуская его, Адриан отступает назад, и Рафферти наклоняется вперед. Все его тело движется, когда он делает большие глубокие вдохи через нос. Позади него отец продевает ремень в петли на штанах, готовясь уйти.

Адреналин пронзает меня. Мне нужно быть вне поля зрения, когда он уходит из офиса. Глазами, полными слез, я еще раз смотрю на Рафферти. Я прекращаю запись и прячу телефон обратно в халат.

Как можно изящнее и тише я на цыпочках отхожу от двери и иду по коридору. Когда я оказываюсь достаточно далеко, я ускоряю темп и мчусь к своей спальне. С каждым шагом мое сердце все больше разбивается из-за мальчика, в которого я влюбилась.

Десять минут спустя я сижу посреди кровати, подтянув колени к груди, когда Рафферти проскользнул в мою комнату.

Если бы я не искала признаков того, что только что произошло, я бы, наверное, не заметила, что его кожа немного бледнее обычного, а движения немного скованы. Либо он обладает потрясающей терпимостью к боли, либо ему нужно заняться актерской карьерой, потому что если бы это случилось со мной, я бы до сих пор лежала на земле и не могла пошевелиться. Сила, которой обладает этот мальчик, внушает мне трепет, и это чертовски грустно.

Никто не должен быть таким сильным.

Я чуть не задохнулась от рыданий, когда он посмотрел на меня и спросил:

— С тобой все в порядке?

Даже если бы я захотела, я не смогла бы сдержать слезы, капающие, когда моргаю.

— Ты меня об этом спрашиваешь?

Подойдя к кровати, он кладет колени на матрас и наклоняется, чтобы вытереть слезы с моего лица.

— Это ты сидишь одна в своей комнате и плачешь, так что да, я хочу знать, в порядке ли ты.

Нахмурившись от моего нынешнего состояния, он нежно обхватывает мою щеку рукой.

— Что тебя так расстроило, детка?

Я поворачиваю голову и целую его ладонь, моя рука держит его запястье изо всех сил. Как только я расскажу ему о том, что видела, мы уже никогда не сможем вернуться к тому, как все было, но это риск, на который мне придется пойти. Я должна знать, как я могу ему помочь, потому что я не могу сидеть сложа руки и позволять его отцу причинять ему такую боль ни на секунду дольше.

— Я видела, Рафф, — шепчу я, глядя на него.

— Что ты