Каникулы в Раваншире, или Свадьбы не будет! - Анна Гаврилова

Тот по-прежнему держался нейтрально и… всё так же, как и в течение всего завтрака, смотрел на меня. В этот миг сознание посетила безумная мысль – а что, если вот это обещание исправиться именно с нашими гляделками связано?

– Айрин? – позвал на сей раз Осб. Причём голос прозвучал жалобно.

Я хлопнула ресницами, но что ответить, не знала. Была слишком растеряна, чтобы говорить.

– Айрин, – протянул уже Селв. – Ну, пожалуйста…

– Айрин, мы клянёмся, – повторил главный оратор в лице Тунора.

Я подхватила стакан с соком, сделала глоток, но… нет, всё-таки промолчала.

– Малышка вам не верит, – хмыкнул седовласый герцог.

– И правильно делает, – весело добавил маркиз.

Белокурая троица резко подобралась и насупилась. Переглянулась, дружно поджала губы, а потом Тунор сказал:

– Пап, мы вообще-то не шутим.

– Да?

Адвокат кивнул, Селвин с Осбертом тоже, а Идгард хмыкнул и улыбнулся. То есть он в клятве «не доставать» не участвовал? Или что? Или как это всё понимать?

Первые несколько секунд я честно пыталась осмыслить, а потом решила, что ломать голову не буду. И ответа братьям не дала – пусть сперва на деле докажут, а вот потом поговорим.

Едва завтрак закончился, я поднялась из-за стола и, присев в вежливом реверансе, сообщила, что пойду наведаюсь в студию.

– Опять рисовать будешь? – разочарованно спросил Осберт.

– Не знаю, – ответила честно. – Как пойдёт.

«Поросята» сразу скисли, однако остановить не попытались. Увязаться следом тоже не попробовали, и это однозначно был плюс.

Я благополучно миновала несколько залов, лестницу, коридор, а очутившись на личной территории «возлюбленного», услышала:

– О! Ну надо же, какие люди!

То есть да. Сообщник находился в адекватном состоянии, причём он не работал, а сидел на стуле и, попивая чай, разглядывал будущий шедевр. Всё того же танцующего в венке из еловых веток шута.

Я к процессу любования не присоединилась. Просто мазнула взглядом и проследовала к мольберту, на котором стоял начатый натюрморт.

– Погоди, – тут же встрепенулся Вирдж. – Ты же сказала, что до конца каникул с картинами покончено.

– Кажется, я передумала.

– Да? А чего так?

Я промолчала. Да и что могла сказать? Объяснить ему, что признала эту студию самым безопасным местом во всём замке? Или поведать, что мне срочно, вот прямо сейчас, необходимо отвлечься, ибо один из его братьев поступил так, как приличным людям поступать нельзя?

– Айрин, что опять случилось? – голос Вирджина прозвучал спокойно.

– Ничего особенного, – оглядываясь в поисках фартука, буркнула я. – Снегопад.

Будущий великий скульптор не понял, и я объяснила:

– Дороги замело, уехать не получается.

– Уехать? – У красавчика аж глаза округлились. – Куда? – И уже с возмущением: – Айрин, но ты обещала!

Я не выдержала, глянула злобно. Говорить о том, что он тоже обещал, не стала, и вообще повернулась к холсту. Окинула оценивающим взглядом набросок и пришла к выводу, что буду писать без всякой натуры.

– Какая ты всё-таки вредная, – так и не дождавшись реакции, пробормотал Вирдж.

Уже привычное желание подойти и треснуть по голове палитрой я в себе задушила. Да, я именно такая! Вредная, мелочная и… как там меня ещё называли?

Только сейчас смысл не в этом, а в том, что мне действительно очень-очень нужно отвлечься. Что угодно, лишь бы не думать о серо-синих глазах, украшенной сапфиром серёжке и губах, от которых плавится душа.

Именно поэтому я промолчала – взялась за тюбики, чтобы обновить краску на палитре, затем подхватила кисть и попыталась придать объём одному из обозначенных на холсте яблок.

Получилось так себе. Вернее, совсем не получилось.

Однако я сдаваться не собиралась – закусила губу и продолжила «творить». Спустя ещё два изуродованных яблока и три прямо-таки убитые ягодки винограда тряхнула головой и попробовала расслабиться. Отпустить себя, позволить эмоциям быть.

Вот после этого дело пошло…

Фрукты начали обретать и цвет, и объём, и реалистичность. Старинные кувшины – а они по-прежнему стояли на столике, и их, в отличие от остального, писала не по памяти, – тоже удавались.

Но в какой-то момент всё снова пошло наперекосяк – перед мысленным взором вспыхнул образ блондина с благородным лицом, и сердце буквально в пляс пустилось. Пришлось отступить от мольберта и зажмуриться в надежде, что ещё секунда, и приступ пройдёт.

А он не прошел. Более того, усилился! На меня нахлынули все те ощущения, что испытала стоя в нише за гобеленом, и разум буквально поплыл. И пусть прежде ничего подобного со мной не бывало, но о смысле догадалась сразу. Девчонки рассказывали. Правда, в их рассказах всё было проще, но смысл точно совпадал.

Это стало поводом для самой настоящей паники. Повинуясь инстинктам, я отступила ещё дальше и зажмурилась что было сил.

Нет! Нет и ещё раз нет! Ясно, что всё совпадает, но влюбиться в Идгарда после какого-то поцелуя я точно не могла!

Во-первых, он слишком взрослый. Во-вторых, не в моём вкусе. В-третьих… да мало ли какие там причины! То, что происходит сейчас, – это не влюблённость, а переизбыток эмоций, только и всего.

– Айрин? – окликнул заметивший неладное Вирдж, но я отмахнулась.

Открыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов и вновь подступила к холсту.

Забыть. Просто забыть и не вспоминать ни в коем случае. Ничего не было. Вот не было, и всё.

Из студии мы с Вирджином вышли только вечером, после того как на пороге появилась горничная, возвестившая, что ужин практически подан. Будущий великий скульптор идти не хотел, сопротивлялся, мотивируя это тем, что практически закончил заготовку, но я была непреклонна – вцепилась в «возлюбленного», и всё.

О примирительном обеде, который так и не состоялся, вспомнила лишь очутившись в столовой и увидав незабвенное трио. Это стало поводом для лёгкого недоумения – интересно, почему они передумали? Решили, что утренних извинений достаточно? Или вообще мириться уже не хотят?

Как бы там ни было, спросить я не могла, поэтому просто поздоровалась со всеми и уселась за стол. А подхватив салфетку, всё-таки не выдержала, и… да, бросила взгляд на Идгарда.

Старший из «поросят» был абсолютно спокоен и совершенно невозмутим. Он, как и всегда, сидел напротив, рядом с родителями, Осбертом и Тунором. В том же, что касается взгляда, его я тоже поймала, причём на сей раз Ид глядел настолько пристально, что кто-то даже не выдержал и кашлянул.