Ребенок от мажора - Мария Манич

С блуждающей на губах улыбкой, забираю свои вещи из гардероба и быстро одеваюсь. Ник уже прислал сообщение. Он у машины.

На лавочке в холле народу почти нет. Звонок на пару давно прозвенел, а остальные студенты успели разбежаться кто куда. Обычно после поздних пар никто не задерживается. Кроме…

Мой взгляд останавливается на знакомой фигуре у окна. Красная юбка-солнце, чёрная блузка в белый горошек и красный берет, который Катя уже успела надеть на голову. В руках у девушки небольшой альбом для рисования, по белому листу которого быстро скользит карандаш.

Решаю не подглядывать и аккуратно трогаю её за плечо.

– Эй.

Катя безмолвно дергается и скетч выпадает из её рук вместе с карандашом. Бросив на меня быстрый взгляд, опускается и поднимает свои вещи, спрятав рисунок, прикрыв его чистыми листами. Открывает сумку и убирает туда альбом. Между мной и подругой возникает несвойственная нам обычно неловкость. Словно Катя не хотела, чтобы я видела её работы.

Иногда на парах она рисует просто на полях тетрадей. И это всегда очень красиво и реалистично. Будь-то просто цветок или же почти полноценный грифельный набросок на скорую руку. Не понимаю, почему она стесняется и прячет? У неё же талант!

– Не хотела тебя напугать! Прости! – складываю руки в умоляющем жесте и улыбаюсь, стараясь разрядить обстановку.

Я последнее время такая счастливая. Мне хочется, чтобы все вокруг тоже были хотя бы чуточку радостнее.

– Ничего. Я просто задумалась… – говорит девушка, поправляя свой головной убор и смотря куда-то поверх моего плеча.

Оборачиваюсь и натыкаюсь взглядом на Мишу Чернова, который с нахальной улыбкой забрасывает на плечи какой-то незнакомки руку и, опустив к ней голову, что-то шепчет на ухо. Девушка жеманно хихикает и жмëтся к Чернову ближе. Поймав меня за подглядыванием, Чернов сухо кивает и, скользнув незаинтересованным взглядом по Кате, проходит мимо.

– Я думала, все уже ушли. Мы с Ником едем в город, хочешь, подвезем тебя? – говорю, кивая в сторону выхода.

– Не нужно. Я ещё схожу в библиотеку…

– Нам ничего не задали.

– Это для будущей курсовой. И вообще, я живу тут недалеко. Можно пешком дойти.

– Ладнооо, – тяну недоверчиво. – У тебя всё нормально, Кать?

Катя опускает глаза на свои замшевые сапожки и быстро кивает, отворачиваясь обратно к окну. Мне вдруг кажется, что она прячет лицо намеренно.

– Кать…

– Иди, Поль. У меня всё хорошо. Спасибо, что спросила.

Оставляю подругу и выхожу на крыльцо университета, быстро спускаюсь по ступенькам. Поднимаю ворот пальто, прячась от холодного сырого ветра, и бегу в сторону белого “мерседеса”, который приветливо подмигивает мне фарами.

– Привет, Кнопка, – Никита тянется ко мне и оставляет быстрый поцелуй на успевших замерзнуть губах. – Холодная, капец. Шапка где?

– Привет, ревнивец. Не хочешь повторить мне то, что написал в сообщении? – невинно хлопаю ресницами, демонстрируя ему свою шапку, зажатую в кулаке.

В салоне тепло и неожиданно пахнет розами. Оглядываюсь в поисках источника аромата и замечаю букет кроваво-красных красавиц на заднем сиденье. Перехватив мой взгляд, Никита лениво улыбается, откидываясь на подголовник.

– Насчёт чего? Что-то не припоминаю, что я там писал, – пожимает плечами Волков, выкручивая руль.

Машина выезжает на проспект, и мы встраиваемся в медленно движущийся в сторону центра поток автомобилей.

– Если не вспомнишь, будешь всë-таки спать сегодня на диване.

– Это жестоко.

– Такова жизнь. А куда мы едем?

– В ЗАГС, Кнопка. Наши документы готовы. Теперь ты официально моя. Ты знаешь, что я мечтал об этом с первого класса?

Сердце дёргается и делает кульбит в груди. И я улыбаюсь. Улыбаюсь, как никогда, чувствуя, что начинают болеть щёки.

– Ты чего такая довольная?

– Просто я счастлива.

– Я тоже, любимая. Я тоже, – улыбаясь, произносит Никита, беря меня за руку и переплетая наши пальцы.

Никита

– Покажи мне ещё раз фотографию, – просит мама, садясь повыше в кровати.

Она выглядит немного лучше, чем обычно, если это вообще возможно в её случае. По крайней мере, дозу обезболивающих ей снизили в несколько раз. Врачи сказали отцу, что шанс на выздоровление есть всегда, однако мы все равно не расслабляемся. У неё уже бывали кратковременные улучшения, которые вселяли в нас надежду, а потом всё возвращалось обратно и становилось хуже. Мама продолжает проходить курс химии, а мы с Аллой по очереди или вместе навещаем её через день.

Открываю снимок дочери на экране и протягиваю телефон матери. Она пристально разглядывает фотографию малышки и осторожно касается её дрожащими пальцами.

– Красивая… на тебя похожа, только волосы… – шмыгает носом и поднимает на меня впалые болезненные глаза.

– Волосы Полинки, ага. Полина говорит, скорее всего, они потемнеют со временем, но мне нравятся и так, – пожимаю плечами.

Моя дочь идеальна. Самый красивый ребенок на планете Земля, не знаю, как так получилось. Другие дети не вызывают во мне столько бурных чувств, хотя теперь я провожу с мелкотой много времени, потому что Алиса любит тусоваться со сверстниками, даже если они и не берут её в свои игры. А я люблю проводить время вместе с ней, ведь мы так много пропустили.

Люблю проводить время с ними обеими. Своей женщиной и своей дочерью. Все выходные мы можем провести лишь втроём, и нам никого больше не нужно.

Полина понемногу обустраивает дом, всё смелее меняя что-то по своему вкусу. Меня уже почти не спрашивает и не дёргает по поводу моего мнения о шторах серого цвета или о жёлтом ковре в детскую. Наш дом – это её место силы. У неё никогда не было ничего своего, а теперь – есть. И будет ещё больше, потому что я дам ей всё, что она захочет.

– Как у те… вас дела? – запинаясь спрашивает мама, опускает руки с телефоном на одеяло и жалобно смотрит мне в глаза.

Не отвожу свои, рассматривая её бледное, с впалыми щеками лицо. Её голова замотана новым цветастым платком, который в прошлые выходные привезла сестра. Моя мать лысая. Полностью. У неё даже брови все выпали. Я вижу её в таком состоянии не первый день и по идее должен привыкнуть, но чёрта с два! Можно ли привыкнуть к тому, что твой родной человек каждый день угасает?

Злость, которая кипела во мне в первые дни после новости о том, что она сделала и как поступила с Кнопкой, притупилась. Я не могу требовать у неё ответа за содеянное. Всё, что я ни скажу, – пустой звук. Просто слова, которые не могут изменить прошлого, но могут навредить настоящему. Она моя мать… что бы она ни сделала.