Четвертый под подозрением - Хьелль Ола Даль

— Из Фагернеса я поехал в Хемседаль, где кто-то пытался сжечь меня заживо.

— За тобой следили.

— Конечно!

— От самого Осло?

— Либо оттуда, либо от Фагернеса.

— Неужели кто-то ехал за тобой всю дорогу, а ты ничего не заметил?

— Все возможно. Мне было о чем подумать. Я думал о пожаре, о ней и почти не смотрел в зеркало заднего вида.

— Но кому и зачем понадобилось тебя убивать?

— Понятия не имею. Не вижу причины.

— Я расследую убийства уже более тридцати лет. Мотивы для убийства почти никогда нельзя отнести к категории разумных.

— И все-таки какой-то мотив должен быть. Если только мне не хотели отомстить или помешать.

— В чем помешать?

— В том-то и штука. Месть придется исключить. Она совершенно нелепа.

— А это не могли быть Балло или Мерете Саннмо?

— Какой им прок убивать меня? Ведь дело Арнфинна Хаги ведешь ты.

— Ты видел байкера, который тебя сбил. Может быть, теперь он хочет навсегда заткнуть тебе рот.

— Скорее всего, меня сбил Ройнстад. Он сейчас за решеткой по обвинению в другом преступлении. В старом деле. А главное, почему они не прикончили меня еще тогда? Ведь могли. Я все время удивляюсь тому, как непрофессионально, грубо они сработали: облили бензином сгнившие доски, кусочки изоляции и гнилой картон…

— Да, но кого еще ты подозреваешь?

— Знаю я одного типа, которого ужасно раздражает моя деятельность.

— Кто он?

— Инге Нарвесен.

Они сидели друг против друга, не произнося ни слова. Гунарстранна недоверчиво поморщился.

— Тогда непрофессионализм очень даже подходит, — сказал Фрёлик.

— Я так или иначе собирался перекинуться с Нарвесеном парой слов, — задумчиво проговорил Гунарстранна. — Если хочешь, поехали со мной.

За рулем сидел Фрёлик. Он дождался, когда Гунарстранна устроится поудобнее, и только потом завел машину.

— Во всей ситуации мне чудится что-то знакомое, — сказал он, включая передачу.

— Смотри на дорогу, — сухо приказал Гунарстранна. — «Что-то знакомое» — это прошлое. А о прошлом можно сказать только одно: хорошо, что оно прошло. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь: то же самое относится и к женщинам.

Они проехали мимо автобусного парка на Ибсенринген и, выехав из туннеля, повернули к Дворцовому парку и Фредериксгате. Фрёлик сказал:

— Сегодня, когда я ехал на работу, поезд метро остановился в туннеле. На рельсах стоял человек.

Гунарстранна покосился на него:

— Да, давно мы с тобой не виделись… Ты забыл, что развлекать меня разговорами не обязательно.

Фрёлик едва заметно улыбнулся:

— Человек на рельсах оказался стариком-индусом. Из одежды на нем был только легкий халат, хотя сегодня с утра было очень холодно — наверное, минусовая температура.

— Значит, старик мерз?

— Он и ухом не повел. Очень старый, седобородый, седовласый. Что-то бессвязно лопотал. По-норвежски, видимо, не знает ни слова. В моем вагоне нашелся один его соотечественник. Он-то и рассказал нам, что случилось. Оказывается, старик возвращался к себе домой — в Калькутту. В Норвегии ему не понравилось: он заявил, что здесь всегда холодно и у него нет друзей.

— Да… думаю, в таких мыслях он не одинок.

— Верно. Но старик решил вернуться домой, в Калькутту, пешком. Он точно не знал, в какую сторону идти, зато помнил, что до Индии можно добраться на поезде. Вот он и решил: если он пойдет по рельсам, то в конце концов окажется у себя дома, в Калькутте. Только старик промахнулся: вместо железной дороги попал в метро. Он мог до конца дней своих блуждать под землей и не добраться дальше Стовнера! — Фрёлик ухмыльнулся.

— Вестли, — бросил Гунарстранна.

— Что?

— Конечная станция на линии Гроруд — Вестли, а не Стовнер.

Фрёлик повернул на Мункедамсвейен.

— Как я рад, что вернулся на работу, — буркнул он, заворачивая на стоянку за вокзалом.

Они вышли и направились к отелю «Вика атриум». Гунарстранна показал свое удостоверение администратору. Вскоре к ним спустилась брюнетка лет двадцати пяти. На ней были очки в модной дорогой оправе. Казалось, очки надели ее, а вовсе не наоборот. Брюнетка молча шла впереди. Судя по всему, она вела их в контору Нарвесена. Контраст был разительный. Вместо унылых прозрачных перегородок и безликой офисной мебели — картины в резных золоченых рамах. Франк Фрёлик даже приостановился, словно попал в музей. Брюнетка открыла дверь и завела их в небольшую комнату. Затем, молча кивнув, скрылась.

— По-моему, Нарвесен решил нас проучить, — заметил Фрёлик.

— Хочешь сказать, он нарочно заставляет нас ждать?

— Разве это не классический образец манипулирования? Если мне не изменяет память, я и сам несколько раз прибегал к такому приему. Кстати, я научился ему от тебя.

— Посмотрим, сколько нам придется ждать, — ответил Гунарстранна. — Все, кто применяет подобные методы, знают несколько эффективных контрприемов.

На столе стоял пустой бумажный стаканчик, в котором лежал высохший чайный пакетик. Гунарстранна схватил стаканчик и буркнул:

— Первое оскорбление! Инспектор пойдет искать кофе.

С этими словами Гунарстранна вышел из комнаты и, не постучав, вошел в приемную. Фрёлик заметил, как удивленно повернулась к нему брюнетка. Он покачал головой, вышел в коридор и стал рассматривать висевшие там картины. Классика, сплошные мадонны с младенцами. Картины напомнили ему собственный детский альбом, куда он наклеивал вырезки. Вдруг рядом появился Гунарстранна; он держал в руках бумажный стаканчик, от которого шел пар.

— Заметил? — спросил он.

— Что я должен заметить?

— Вон там сидит Инге Нарвесен и притворяется, что нас с тобой не существует.

Фрёлик проследил за взглядом Гунарстранны. Все верно! За прозрачной перегородкой сидел Нарвесен.

— Значит, добыл себе кофе?

— Вчера ночью мне снился дьявол, — сказал Гунарстранна, поднимая стаканчик. — Дьявол был маленький, с короткими курчавыми волосами, застенчивый. Он сосал палец. Помню, я еще подумал: вряд ли в этом красивеньком дьяволенке можно найти что-нибудь хорошее. Он как-то не внушал мне доверия.

— Ну а свои сны я тебе даже и пересказывать не буду, — отозвался Фрёлик.

В этот миг Нарвесен взглянул на них. Выждав несколько секунд, он встал и распахнул дверь. Глядя в упор на Франка Фрёлика, ледяным тоном осведомился:

— Похоже, кое-кто вернулся с холода?