Маленькая рыбка. История моей жизни  - Лиза Бреннан-Джобс

Большинство гостей разъехались в воскресенье после свадьбы. Остались только Мона и ее бойфренд Ричи: они собирались остаться в заповеднике еще на неделю, чтобы провести с отцом и Лорен их медовый месяц. Ричи и Мона поженились через год, церемония проходила в Бард-колледже. Стив и Лорен тоже провели с ними их медовый месяц. Но тогда мне казалось, что раз Мона остается, то и мне нет никакой причины уезжать. Кобун с его подружкой Стефани тоже еще не уехали, но собирались после обеда.

– Если ты остаешься, я тоже хочу остаться, – сказала я отцу.

– Может быть, – ответил он. – Дай подумать.

Казалось, его терзали сомнения, что редко случалось, когда он мне отказывал.

Но через несколько часов он велел мне ехать домой с Кобуном и Стефани.

Перед моим отъездом он попросил у администратора счет за нашу с Пэтти комнату. Я стояла рядом с ним. Мне не хотелось ни на секунду с ним расставаться.

Он изучил счет и нахмурился.

– Это твое? – спросил он, показывая на цену за альбом.

– Это Пэтти, – соврала я. Мне было грустно оттого, что приходилось уезжать, и я боялась, что он рассердится, если узнает. – Я сказала ей не покупать, но она не послушалась.

Вскоре после свадьбы отца между родителями разразился большой скандал, назревавший больше года. До этого я и не подозревала, что они ссорились – заметила только, что отношения между нашим домом и отцовским стали натянутыми. Я списала это на тяжелый период в жизни мамы. Несколько лет назад отец нанял садовника в вудсайдский дом. Тот же человек начал помогать с садом и на Уэверли-стрит, и об этом узнала мама. Она слышала от знакомых, что дети этого человека обвиняли его в сексуальных домогательствах, и его присутствие вблизи от меня стало катализатором серьезной ссоры. Снова став друзьями, родители не говорили о тех годах, когда отец не участвовал в нашей жизни, не заботился обо мне. И то, что он нанял садовника, не подумав обо мне, и снова пренебрег родительскими обязанностями, должно быть, напомнило маме о том времени и привело в бешенство. Я слышала, как они говорили об этом: мама вышла из себя и едва могла говорить от гнева. Она уже несколько раз просила его уволить этого человека, но он отказывался.

Ссора, расставившая все точки над i, случилась в тот вечер, когда я отправилась поужинать в дом на Уэверли-стрит. Мама постучала в дверь, белая от ярости. Для меня это было громом среди ясного неба. Я смотрела, как они ругаются, стоя на тротуаре возле ее машины на Санта-Рита-авеню. Я знала, что они спорят из-за садовника, но все равно не понимала, отчего она так расстроилась, отчего так кричала, от гнева забывая себя, ведь, на мой взгляд, это было такой ерундой. Помню, как мне хотелось, чтобы она ушла и перестала позорить себя.

– Да как ты смеешь. Как смеешь, – повторяла мама со слезами на глазах. – Обещай, что ты его уволишь.

– Нет, – отвечал отец. Он стоял перед ней, высокий и бесстрастный. Ему шли новые черная футболка и джинсы, на которых еще не успели появиться дырки. На ней были шорты и теннисные туфли.

Рядом с ним она казалась потрепанной, одетой в лохмотья. Когда она говорила, ее слова едва можно было разобрать из-за слез. Мне стыдно вспоминать, что в тот момент я просто хотела, чтобы она вела себя тихо и сдержанно, сохраняла видимость дружелюбных отношений, которые установились между ними. Мне не хотелось, чтобы отец подумал, что я такая же, как она. Иначе – вдруг он не захотел бы иметь со мной дела? Она устроила слишком шумную сцену, будто безумная. Мне хотелось, чтобы она была спокойнее, выражала меньше эмоций. Мне было стыдно за то, как она топала ногами и как исказилось ее лицо.

В какой-то момент она села в машину, хлопнула дверью и уехала. Отец пожал плечами и пошел обратно в дом. Я пошла за ним и до конца вчера, как и отец, притворялась, будто ничего не произошло.

После этого эпизода отец больше не заезжал к нам в гости на Ринконада-авеню, и маму больше не приглашали на ужин в дом на Уэверли-стрит. Садовник все так же работал у отца, и родители перестали общаться.

♦

Новость о том, что Лорен беременна, была как пощечина. Я думала, что они подождут с детьми, по крайней мере несколько лет. Мне казалось, что я была тем, что им нужно, хотя и не могла произнести этого вслух или внятно подумать об этом. Дом, жена, муж, дочь – теперь, когда свадьба наконец осталась позади, мы все вместе могли жить полной жизнью.

Они пригласили меня на ужин. Мы ели ту же еду, что и обычно – веганскую. В тот вечер – суши с овощами и бурым рисом. Войдя, он поцеловал ее в губы, как сделал бы мистер Страсть, и ей пришлось неуклюже запрокинуть голову и опереться о кухонный стол, чтобы не упасть. Выглядело так, будто у нее свело шею. Позже я сказала это вслух, и отец рассмеялся.

Он сказал, что хорошо целуется, ему об этом говорили многие женщины.

– Больше похоже, что ты не целуешь, а всасываешь, – сказала я.

Лорен подняла брови и кивнула мне за его спиной, соглашаясь. После ужина мы перешли в другую комнату, и они посерьезнели. Я забеспокоилась, не натворила ли чего.

Я села в кресло, Лорен – на пуф для ног, отец – на пол.

– У нас будет ребенок, – сказал он. Я посмотрела на Лорен, проверяя, правда ли это. Она кивнула.

В комнате в этот час царил полумрак: горели только его настольная лампа и еще одна тусклая над головой, небо за окном залилось благородным синим светом.

– Здорово, – ответила я. Казалось, будто все мышцы у меня на лице расплавились и стали подергиваться, и я уже не знала, как придать лицу нормальное выражение и каким оно вообще должно быть.

– Мы очень счастливы, – сказал отец, обняв Лорен.

Я отправилась домой пешком. В окнах горел свет – два желтых глаза. Теперь дом казался маленьким и далеким. Он ничего не значил, и мама ничего не значила. Она не была членом семьи, не имела отношения к будущему ребенку и ничего не могла с этим поделать.

– У них будет ребенок, – сказала я на следующий день в машине, когда мы обе смотрели вперед, на дорогу, и она не могла видеть моего лица. Прошлым вечером я удержала это в себе, заплакала, уткнувшись в подушку, едва она закрыла дверь, пожелав мне спокойной ночи. Сейчас, когда я была с ней, мне казалось, что мы слишком похожи, что мы вместе остались за бортом.

– Ну и отлично, – ответила она.

– Но я не думала, что они хотят… Они никогда не говорили о ребенке, – сказала я.

– Для этого люди и женятся, – ответила она. – Чтобы завести детей.

У этого ребенка с самого начала был мой отец и правильная мать. Ему повезло. Ребенок был не виноват, но мне все равно было тошно. Я мечтала, чтобы я была этим ребенком, а Лорен была моей мамой. Вскоре ее живот стал круглым и натянулся, как барабан. Ее пупок выступал и походил на кукольное ухо.

Как-то я пришла к ним в гости, заглянула в кабинет отца и увидела, что он набирал на компьютере имя – Рид Пол Джобс, три слова, три слога – разными шрифтами, разными размерами, заполнявшими весь экран. Garamond, Caslon, Bauer Bodoni. Он хотел убедиться, что имя подходит, что его можно будет использовать всю жизнь.