Смертельное путешествие - Кэти Райх

– А студент из Шри-Ланки?

– Его дядя все так же вещает по радио. Никаких угроз, записок, публичных заявлений – словом, там все тихо. Версия, судя по всему, тупиковая, но мы пока что продолжаем проверку.

– Расследование передали ФБР?

– Официально – нет, но мы не отступимся до тех пор, пока не будет исключена возможность террористического акта.

Райан закончил разговор и принялся выуживать из пачки сигарету. На лице его застыло выражение, которое я не в силах была понять. Помня свою промашку в истории с Даниэль, я не стала задавать вопросов.

Макмагон не был отягчен подобными угрызениями совести.

– Что случилось?

– Жена Перчика Петричелли пропала, – ответил Райан, помолчав.

– Сбежала?

– Возможно.

Райан прикурил сигарету, окинул взглядом стол в поисках пепельницы, и, не найдя, с силой воткнул ее в свою порцию пудинга из сладкого картофеля.

– Вчера в Монреале взяли за хранение наркотиков одного торчка по имени Андрэ Метро, – продолжил он после неловкого молчания. – Не будучи в восторге от предстоящей долгой разлуки со своими снадобьями, Метро предложил в обмен на снисхождение рассказать кое-что интересное.

Райан глубоко затянулся и выдохнул дым сквозь ноздри.

– Он утверждает, что в прошлую субботу, вечером, видел в стейкхаусе Платтсбурга, штат Нью-Йорк, Перчика Петричелли.

– Но это же невозможно! – вырвалось у меня. – Петричелли мертв…

Я осеклась, едва выговорив последнее слово.

Райан обвел долгим взглядом закусочную и вновь посмотрел на меня. В глазах его стыла нестерпимая боль.

– Четверых пассажиров до сих пор не опознали, в том числе Бертрана и Петричелли.

– Не думают же они, что… О господи, что они думают?

Райан и Макмагон переглянулись. Сердце мое забилось быстрее.

– О чем вы умолчали?

– Не сходи с ума. Мы ничего от тебя не скрываем. У тебя выдался нелегкий день, и мы подумали, что эта новость может подождать до завтра.

Я ощутила, как в груди недобрым туманом сгущается гнев.

– Рассказывайте, – проговорила ровным голосом.

– На сегодняшнем совещании Тирелл представил дополненный список травм.

При мысли о том, что меня лишили возможности участвовать в этой работе, стало невыносимо тоскливо.

– Надо же, какая сенсация! – не выдержав, зло бросила я.

– Тирелл говорит, что у него имеются останки, которые не соответствуют никому из списка пассажиров.

Я уставилась на него, онемев от потрясения.

– Не опознаны только четверо. Все они находились слева в хвостовой части самолета. Кресла, которые они занимали, по большей части превратились в пыль, а стало быть, и люди, сидевшие в этих креслах, вряд ли выжили.

Райан снова затянулся сигаретой, выдохнул дым.

– Места двадцать два – «а» и «b» занимали два студента. Бертран и Петричелли сидели позади них, в двадцать третьем ряду. Тирелл утверждает, что у него есть образец ткани, который не подходит никому из восьмидесяти четырех уже опознанных пассажиров, а также никому из этих четверых.

– И что же это?

– Фрагмент плеча с крупной татуировкой.

– Кто-то мог сделать себе татуировку перед самым полетом.

– Часть челюсти с мостом превосходного качества.

– Отпечатки пальцев, – прибавил Макмагон.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы переварить эту подробность.

– И что все это означает?

– Все это может означать очень многое.

Макмагон перехватил взгляд Синтии и жестом показал, что мы готовы расплатиться.

– Возможно, сообщники Перчика организовали подмену, и он действительно в прошлую субботу наслаждался бифштексами в ресторане штата Нью-Йорк.

В голосе Райана звучала закаленная сталь:

– К чему ты клонишь?

– Если Петричелли и впрямь не было на борту самолета, это означает одно из двух: либо Бертрана силой или щедрыми посулами убедили поменять карьеру…

Райан сделал последнюю затяжку и затолкал окурок все в тот же пудинг.

– …либо его убили.

Вернувшись в номер, я долго отмокала в горячей пенной ванне, а затем обработала кожу душистым тальком. Расслабилась лишь немного, но благоухала сиренью и жимолостью. Забралась в постель, подтянула согнутые ноги к груди и включила мобильник. В списке было семнадцать пропущенных вызовов. Не обнаружив ни одного знакомого номера, я все стерла и сделала звонок, который долго откладывала.

Хотя осенние каникулы уже закончились и занятия в университете начались еще вчера, я после того, как обнаружила под стеной лесного дома пятно разложения, попросила о продлении отпуска. Напрямую ничего не сказала, но и не стала поправлять заведующего кафедрой, когда он заключил, что я по-прежнему занята опознанием трупов. В определенном смысле так оно и было.

Тем не менее бредовые выступления в сегодняшних новостях внушили мне беспокойство. Сделав глубокий вдох, я набрала номер Майка Перриджио и нажала кнопку вызова. После семи бесплодных гудков уже готова была отключиться, когда трубку взяла какая-то женщина. Я попросила к телефону Майка. Наступила долгая пауза. Из телефона доносились отдаленный шум и детский плач.

Когда подошел Майк, его голос звучал отрывисто, почти холодно. Мне подыскали замену. Созвонимся позже. Гудки.

Я все еще неотрывно смотрела на замолкший мобильник, когда он зазвонил.

Вот уж этот голос я никак не ожидала услышать.

Ларк Тирелл интересовался, как у меня дела. Он узнал, что я вернулась в Брайсон-Сити. Не могли бы мы с ним завтра встретиться? В центре помощи семьям, в девять ноль-ноль? Отлично, отлично. Всего хорошего.

И опять я сидела и неотрывно глядела на маленький черный аппарат, не зная, сокрушаться или ликовать. Университетский босс явно в курсе последних новостей. Это не сулит ничего хорошего. С другой стороны, Ларк Тирелл хочет поговорить. Может быть, главный судмедэксперт изменил свое мнение? Возможно, тот неизвестно кому принадлежащий образец ткани убедил его, что пресловутая ступня не имеет отношения к жертвам катастрофы.

Я дернула за цепочку ночника. Лежа в тишине, которую нарушал только цокот сверчков, я чувствовала, что проблемы понемногу отступают. Уверенная в том, что меня оправдают, я даже не стала задаваться вопросом, зачем Ларку понадобилось со мной встречаться и почему именно в центре помощи семьям.

И это было ошибкой.

Первое, что я заметила утром, едва открыв глаза, – листок бумаги, белевший на плетеном коврике.