Шах и мат - Георгий Олежанский

Сам лагерь представлял собой участок местности, обнесенный по периметру небольшими ограждающими сооружениями, чтобы не привлекать лишнего внимания федеральных разведывательно-поисковых отрядов, которые периодически прочемывали местность. Заминированную на подходах к базе территорию разрезала небольшая, еле заметная, терявшаяся в высокой траве и частом кустарнике тропинка, что вела непосредственно к огромной, хорошо укрепленной камнями и бревнами землянке, состоявшей из нескольких комнат, соединенных переходами. Попасть внутрь можно было через единственный вход, уходивший под землю на глубину около трех метров и замаскированный под пласт поросшей травы.

Землянка чем-то напоминала окопные убежища с командным пунктом, которые сооружали советские солдаты во время Великой Отечественной войны, где имелись бойницы и пулеметные гнезда для отражения атак, кухня, место отдыха и штабное помещение.

Такой лагерь взять тяжело, а отряду в восемнадцать человек без поддержки артиллерии практически невозможно.

— Это серьезная база, — шепотом сказал Балакин Смирнитскому, когда они подошли достаточно близко, чтобы можно было наблюдать, — не просто обычная времянка, такую нам не взять.

— Пока все спокойно, — ответил Смирнитский, наблюдая за движением в бинокль, — скорее всего, на базе небольшая группа, которая лишь следит за ней.

— А если нет? — продолжал сомневаться Балакин. — Лагерь, похоже, используется, иначе его бы не поддерживали в пригодном для жизни состоянии. И наверняка подходы заминированы. Что, если ты ошибаешься, тогда мы потеряем еще больше человек.

— Поверь мне: я не ошибаюсь.

Балакин осекся, услышав сухой и безапелляционный ответ Смирнитского. В такие моменты он терпеть не мог полковника Анатолия Ивановича. Вот втемяшится ему что-то в голову, и тогда отговорить его бесполезно, даже если идея совершенно безумная.

— К базе ведет тропа, — тем временем говорил Смирнитский, указывая рукой направление, — она не заминирована. На расстоянии метров двадцати начнется «колючка», от нее и до лагеря мин уже нет.

— Двадцать метров! — не поверил ушам Балакин. — Ты издеваешься: нас же сразу засекут, мы и расставиться не успеем.

Смирнитский снова принялся наблюдать за лагерем в бинокль.

— Не засекут! Основная часть лагеря расположена под землей, снизу не увидят, если вы не будете топать, как стадо слонов.

— Ты сумасшедший! — сплюнул Балакин.

— Лис, выдвигайся и расставляй людей по периметру базы. По моей команде огонь из всех подствольных гранатометов, что имеются, и бросайте гранаты.

— Иваныч, надеюсь, ты знаешь, что делаешь… — Балакин недоверчиво покосился на Смирнитского, подозвал руководителей групп и раздал необходимые указания.

Цели получить какую-либо информацию не ставилось, поэтому пленных во время проведения силовой части операции решили не брать, а действовать максимально эффективно с точки зрения собственной безопасности. Поэтому бойцы отряда сразу ударили по противнику из подствольных гранатометов, и только потом, когда дым рассеялся, отдельными группами по два-три человека, перешагивая через ошметки и части тел и чавкая подошвами сапог по пропитанной кровью земле, двинулись на зачистку лагеря, смыкаясь к центру. Несколько человек из группы спустилась вниз, зачищая помещения землянки.

Сам бой продолжался недолго, около пяти минут, хотя каждому бойцу отряда Лиса и Тополя казалось, что прошло не менее часа: так воспринимается время в экстремальных условиях, особенно в бою, когда в кровь поступает огромное количество адреналина.

— Тополь, — позвал Смирнитского Балакин, пнув ногой разорванное напополам тело одного из боевиков, — ты оказался прав: тут одни рядовые бойцы.

И когда Смирнитский только кивнул в ответ, показывая рукой, что нужно продвигаться дальше, сам Балакин поблагодарил про себя Господа, что все оказалось так, как говорил Иваныч, и закончилось для группы благополучно.

И тут, перекрикивая все еще раздававшиеся редкие выстрелы, кто-то из бойцов отряда окрикнул Балакина:

— Лис! — в голосе сквозила тревога.

Смирнитский и Балакин направились в сторону, откуда кричали.

— Что там? — подходя, спросил Лис.

Боец молча показал на два окровавленных тела, сброшенных в неглубокую яму.

— Хемуль, — пробормотал Смирнитский, повернув лицо одного из трупов, — твою ж мать!

— И Сократ.

— Ладно, Лис, надо забирать тела и уходить отсюда. А то нашумели мы сильно, скоро могут и гости пожаловать.

— Что делать с боевиками? — спросил Балакин.

— На опознание, — коротко ответил Смирнитский.

Отдав распоряжение, группа развернула несколько плащ-палаток, уложила тела погибших товарищей и двинулась в точку сбора отряда.

с. Симсир, этим же утром

В это теплое майское утро, когда солнце, поднявшись над горизонтом, начало двигаться к зениту, постепенно разбавляя утреннюю свежесть духотой и жарой, в небольшом селе Симсир каждый двор давно вовсю трудился. Занятые домашними хлопотами, но вместе с тем на удивление ухоженные и аккуратные женщины, облаченные в красивейшие одежды теплых цветов, словно нарядившиеся на празднества, стирали вещи, готовили пищу, убирали дом, создавая тот самый уют и мир, которым славятся народы, населяющие Кавказ. Сколько песен и легенд восхваляют убранство и гостеприимство их домов!

И пока женщины хлопотали, некоторые из мужчин отправились по делам в ближайший город, а другие, собрав в отары овец — на пастбища, старики, по-молодецки нацепив каракулевые шапки на бок, сидели на добротно сколоченных лавках во дворах. Эти старейшины, еще десятилетие назад уважаемые за приобретенную жизненную мудрость, сейчас превратились в просто дряхлых стариков, к которым даже не прислушиваются. И они, вот так вот сидя на лавках, между собой возмущались, что в последнее время, полное неразберихи и хаоса, даже почитаемые веками традиции Кавказа ставятся под сомнение в угоду меркантильным интересам, нарушается существовавший много веков хрупкий баланс сил. Только возмущались они почти неслышно, ибо боялись.

В это утро глава тейпа Нальгиевых Ваха, уже давно немолодой, но коренастый и на вид крепкий чеченец, как всегда, вышел во двор своего дома и удобно устроился на лавке, подставив лицо теплым лучам. В его жизни, полной тревог и постоянного ожидания худшего, солнце оставалось одной из немногих радостей. С тех пор как началась война, Ваха уже и забыл, каково это — безбоязненно выйти в горы на охоту, справить свадьбу по обычаям, отставить дверь дома открытой и пригласить гостей… А всему виной один-единственный человек, пожелавший безграничной власти и денег — так давно, что этого уже никто и не помнит.

Когда две серебристые пятидверные «Нивы», взметнув придорожную пыль, резко затормозили у ворот дома, Ваха, понял, что приехали за ним. Он понимал, что рано или поздно это случится, ведь нельзя находиться между двумя врагами и не быть втянутым в их войну. Вопрос только в том, кто это: свои — бандиты без принципов и убеждений, оправдывающие Кораном любое свое преступление, или пришлые — военные, которых Ваха считал не лучше первых, но они хотя бы иногда руководствовались понятиями чести и морали.