Полёт попугайчика - Евгения Мелемина

— Я задумывал увеселительную прогулку, а ты хочешь навязать мне прорыв с боем?

— Жизнь без боя не сменишь, — возразил Кит.

— Ну почему же. Можно завести ребенка. Говорят, здорово влияет.

Кит сразу помрачнел.

— Все, иди, Митфорд, — сказал он металлически-ровным голосом. — Нет у меня на тебя времени.

И он вынул из-под подушки стопочку листов в пластиковой прозрачной упаковке. Томми присмотрелся и узнал пьесу Минди.

— Хочу выучить наконец, — пояснил Кит уже мягче. — Не хочу, чтобы все развалилось из-за моей болезни. Не могу больше никого подводить.

Томми кивнул.

На пороге он обернулся и спросил:

— Нога-то болит?

— Пошел вон, — спокойно ответил Кит, просматривая листы.

* * *

С утра на небо нагнало грузных туч. Пепельные сверху, желтоватые снизу, они выглядели синяками на избитой насмерть плоти. Ветер гнал пыль и листву. Томми отправился в школу в старой серой водолазке. Оранжевую рубашку миссис Митфорд выбросила при тщательном обыске комнаты Томми. Она выбросила не только ее. Исчез ноутбук, стопка старых комиксов, где грудастые красотки в сапожках-ботфортах лихо стреляли с двух рук из блестящих пистолетов в городских оборотней. Пропали некоторые книги, а на видном месте появилась Библия, окаймленная золотым венцом.

Томми ничего не сказал по поводу пропавших вещей, хотя видел — миссис Митфорд ждет реакции, и уже заготовила по этому поводу какую-то речь.

В школу Томми шел медленно, старательно набираясь сил для встречи с Мораном. Его мучил тяжелый страх и заодно совесть — предстояло объясниться с Карлой.

Что сказать другу, которого несправедливо и гнусно оскорбила твоя собственная мать?

Томми не знал. Он понимал, что попался в ловушку. С одной стороны вековым дубом, вцепившись массивными корнями в семейную почву, высилось древо Митфордов, веточкой которого он являлся. Оторваться от этого древа, обидеть мать, нарушить табу, нанести рану доверию и уважению, к которому его приучали с детства, Томми не мог.

С другой стороны он смутно осознавал, что жизнь его не может ограничиваться семьей, что он обязан уважать и ценить тех людей, другом которых стал.

Внешний мир с его связями и привязанностями рано или поздно должен был стать для Томми новым домом, но как шагнуть на порог этого дома, если на улице стоит мать и скорбно прижимает руки к груди, со слезами на глазах глядя, как неблагодарный сын покидает ее, не удосужившись пригласить с собой? Ведь она готова создать ему уют и там, в этой новой взрослой жизни. Повесить шторы, испечь печенье. Нет-нет, она не будет вмешиваться, повзрослевший сын может делать все, что хочет. Ну, может, даст пару советов — с высоты своего опыта. Опыт никто не отменял, верно? Может, подскажет кое-что. Иногда.

Только не бросай ее, Томми, ты нанесешь ей смертельную рану.

Она решит, что ты ее ненавидишь, Томми.

Она так и скажет: Томми, за что ты меня так ненавидишь?

И тогда придется обнять ее и поцеловать, и провести в дом, и спрашивать разрешения каждый раз, когда решишь куда-то отлучиться. Не потому, что она хочет тебя контролировать, а чтобы не обидеть ее, чтобы доказать, как тебе ценна ее опека и мнение…

Томми остановился. На школьном крыльце, почти у самой двери, стояла Минди, прекрасная, как осенняя ведьма. Слегка завитые волосы развевались под порывами ветра, мягкая кашемировая кофточка плотно облегала высокую грудь. Рядом с Минди стояла Карла.

Карла с маленькой сумочкой на длинной цепочке, Карла с губами цвета фуксии, Карла в замшевых туфлях на высоком каблуке, в белоснежной юбке-резинке, обтянувшей задницу так, что выступали очертания маленьких трусиков.

Карла и Минди смотрели на Томми и улыбались. Минди — презрительно, Карла — вызывающе.

Ее глаза сияли от гордости, губы слегка шевелились — она что-то говорила Минди.

Томми поднялся по лестнице под их пристальными взглядами, вопросительно глянул на Карлу, но она не ответила ему ни словом, ни движением.

За спиной Томми они обе расхохотались, а смех в спину больнее, чем удар в спину, и Томми ощутил это в полной мере.

Тучи чернели и чернели. Появилась лиловая угрожающая тьма, обнявшая их с горизонта. Томми наблюдал за небом из школьных окон, не слушая учителей и не занимаясь ничем полезным. Он просто сидел и смотрел, сложив руки перед собой.

Вот-вот прольется дождь. Наверное, ледяной и жесткий, как копья, как стрелы, как титановые пластины, вшитые в живую плоть Кита.

У неба были свои неприятности, у Томми — свои. Вопреки им он не думал о страхе, а старательно изменял и переделывал себя, подставляя кусочки мозаики, собранные по всему городу.

Мистер Пибоди.

«Этот город полное дерьмо, парень. Поднимись над ним, помаши крылышками и ты увидешь большую-пребольшую кучу отменного дерьма»

Джастин.

«Ты либо друг, либо никто»

Кевин Кленси.

«Соответствовать всему, что от тебя хотят другие, — смертельно опасно для твоей нежной душонки и тощего тельца. Ты скоро повесишься, будешь болтаться в петле, обмочишь штаны и обделаешься, а твоя мама закажет в морге грим мальчика-ангелочка. Но знаешь, если Они доводят людей до самоубийства, то должны понимать, что могут довести и до убийства тоже, не так ли?»

Кит Хогарт.

«Я одолжу тебе тачку и ствол. Изменить жизнь без боя? Да ты смеешься, Томми. Остановись… Стой. Стой…»

— Стой, — сказал Берт Моран, отталкивая Томми от двери в мужской туалет. — Иди в кустик, присядь на корточки и пописай. Сюда тебя никто не пустит.

— Ты мне надоел, Берт. С дороги, или я выбью тебе мозги и спущу их в унитаз. Слышишь меня, Моран? Посмотри на меня — я твоя смерть. Не ожидал увидеть меня так рано? Думал, смерть — сказочка для неудачников? Ошибочка вышла.

— Митфорд! — Это Макгейл, веселый, улыбающийся.

Пыльная подошва его кроссовка отпечаталась на темных джинсах Томми. Томми удержался на ногах, и пошел вдоль стены, прихрамывая. Давление в мочевом пузыре усиливалось.

— Кирк. Как ты считаешь, сколько тебе осталось? Не пытайся узнать у меня, решай сам. Хоть раз в жизни что-то реши сам — напоследок. Окей? Это будет полезным уроком. Сколько минут ты себе отведешь? Три? Пять? Сколько времени тебе понадобится, чтобы прочитать молитву или завязать шнурки?

Мимо равнодушной тенью проскользнул Алекс. Томми узнал его по запаху. Его чувства обострились, напряжение возросло, а рука сжимала невидимое оружие.

— Алекс? Обернись и посмотри на меня.

— Опять травите малютку Томми?

Макс Айви. Остановился посмотреть на шоу. Слева снова Кирк, снова боль в бедре и еще один отпечаток на джинсах. Позорные метки на загнанном зверьке.