Седьмой уровень - Миюки Миябэ

Вспомнилось, как Мисао призналась: «Я не умею заводить друзей». В тот момент, глядя на ее правильные черты, Эцуко терялась в догадках, откуда в такой красивой девушке столько робости. Это казалось невероятным.

Но всему есть причина. Мисао так и не смогла оправиться после самоубийства Икуэ Сиёдзи.

И вряд ли когда-нибудь оправится. Все равно что, получив права и впервые сев за руль, наехать на человека, кинувшегося под колеса. Логически рассуждая, потерпевший сам виноват в своей смерти, но если не возьмешь вину на себя, не попросишь прощения, всю оставшуюся жизнь будут терзать муки совести.

Бедная Мисао, какое тяжкое бремя легло на ее хрупкие плечи! Сейчас Эцуко думала об Икуэ с неприязнью, хоть никогда ее не видела. Но разве не была она всего лишь маленькой девочкой? А какой девочке не кажется, что лучше умереть, чем остаться в одиночестве?

— Сейчас я уверена, — сказала Момоко, — что Икуэ умерла в результате истерического припадка. Как младенец, который сердится и вопит, когда что-то происходит не по его желанию. Но в то время даже среди учителей и родителей нашлись идиоты, которые несли всякую ахинею о «невинной душе ребенка», о «легкой ранимости». Вот кого действительно жалко, так это Мисао.

Эцуко закрыла глаза.

— Сколько ни старайся, милее не станешь, правда же? В любви это так. А Икуэ не хотела признать, что есть вещи, которые не объяснить с помощью логики, что многое в жизни не в нашей власти. Она покончила с собой, чтобы и в будущем преследовать Мисао своей ненавистью. Если б я еще раз встретилась с Икуэ, пусть даже с призраком, я многое могла бы ей сказать. Ее смерть всех нас оставила в проигрыше. А она, умерев, вышла победительницей. Победила и сбежала — разве это честно?

Некоторое время Эцуко сжимала трубку, не говоря ни слова.

— Алло, алло, вы слышите?

— Да… слышу. Икуэ умерла четвертого июля?

— Когда ж это было-то?.. По-моему, в июле, но точного дня не помню.

Итак, запись «Вторая годовщина смерти» в дневнике Мисао относились к Икуэ Сиёдзи. Мисао не забыла. Перед смертью Икуэ нанесла Мисао не рану, скорее это был ожог. Чтобы след от этого ожога продолжал ее мучить всю жизнь…

— Вы разыскиваете Мисао в одиночку? — спросила Момоко. — А как же ее родители?

Эцуко, не раздумывая, солгала:

— Разумеется, они очень обеспокоены. Поэтому я и взялась им помочь.

— Да? Всегда можете на меня рассчитывать. Но голова у меня совсем не варит, большой пользы не будет…

— Я бы не сказала, что ты глупая.

— Неужели? Почему же меня выперли из школы за неуспеваемость?

— Это означает лишь то, что тебе не дается учеба. В школе не разбираются, глуп человек или умен.

— Гм… Может и впрямь? Первый раз такое слышу, — Момоко захихикала, точно от щекотки, как самая настоящая семнадцатилетняя девочка. — Мисао говорила, что вы иногда выдаете такие перлы, с ума сойти! Ни от кого другого такого не услышишь.

Эцуко была польщена.

— Думаю, все потому, что я не несу за вас ответственности. Мы всего лишь друзья, всего лишь знакомые.

— Так-то оно так…

— Да, так и есть. Поэтому, пусть иногда тебе и кажется, что мать пристает по пустякам, все равно, пожалуйста, не называй ее старухой, договорились?

Момоко захохотала.

— Хорошо, я подумаю. Кстати, Мисао постоянно задавалась вопросом — что вы за человек? Какая вы дома, в своей личной жизни? Ну, например, ругаете ли свою дочь?

— Случается, что ругаю. И по попе шлепаю.

— Это вообще в характере Мисао — ее ужасно волнует, как она выглядит со стороны, что о ней думают окружающие. Разумеется, не без причины. Поэтому она всегда испытывала интерес к другим людям. Но никогда не пыталась узнать человека, общаясь с ним лично, а, так сказать, прощупывала издалека…

Тут вдруг Момоко громко воскликнула.

— Что случилось?

— Скажите, госпожа Сингёдзи, а у вас есть любовник?

Эцуко обомлела.

— Что?!

— Мисао говорила мне, что у вас умер муж. А любовник? Есть мужчина, с которым вы встречаетесь?

— Что за странный вопрос?

— Не обижайтесь, — заторопилась Момоко. — Просто как-то раз Мисао упомянула в разговоре, что ей кажется, у вас есть тайный любовник.

Эцуко была в недоумении. С тех пор как умер Тосиюки, она ни разу даже не прошла рядом с мужчиной по улице.

— У меня нет любовника, — сказал она твердо.

— Правда? Что же Мисао имела в виду?

Внезапно Эцуко вспомнила запись в дневнике — «Сингёдзи ♥». Не означало ли это — «любовник Сингёдзи»? Может быть, Мисао встретилась с человеком, назвавшимся ее любовником?

— Мисао сказала: «Как я рада, что госпожа Сингёдзи нашла свое счастье!» Но если любовника нет, говорить не о чем. Наверно, она что-то не так поняла.

В эту ночь Эцуко приснился сон. Сон про Мисао.

Мисао шагает рядом с Эцуко. Но дойдя до развилки, машет рукой: «Пока-пока!» Эцуко не хочет с ней разлучаться, но Мисао медленно уходит все дальше и дальше и, наконец, исчезает в тумане.

Мисао не одна. Кто-то идет немного впереди нее. Эцуко понимает, что этот кто-то — опасен, она хочет предупредить Мисао, но не может произнести ни звука. И сдвинуться она не может.

И тут раздается громкое тиканье часов. Безжалостный звук стрелки, отсчитывающей время. На этих часах циферблат перевернут, секундная стрелка — красная. Красная, как кровь. Если бы достать эти часы и повернуть время вспять, Эцуко смогла бы нагнать Мисао, но где они сейчас, эти часы, она не знает…

Часы лежали на ладони Мисао Каибары.

Здесь, в изоляции, время для нее остановилось. Если бы не эти часы, которые она купила в модном магазине, по подсказке Кирико, она бы не смогла провести грань между днем и ночью.

Сейчас на перевернутом циферблате стрелки показывали ноль часов двадцать минут. Мисао осторожно положила часы на столик возле кровати.

В теле тяжесть. Голова не работает, точно вместо мозга набита мокрыми опилками.

Сколько дней прошло с тех пор, как ее притащили сюда из «Ла Пансы»? Три дня? Четыре? Кажется, после «путешествия» она вернулась в бар ночью одиннадцатого августа. Около десяти… Нет, позже…

Первый, кого она увидела в баре, был Кадзуки Мурасита. Хозяин «Ла Пансы» обычно валялся пьяный, свернувшись в углу. Но в тот вечер он был трезв.

— Я смогла вернуться.

— Разумеется, все возвращаются.

— Но ты же говорил, что достигший седьмого уровня не может вернуться назад.