Ярость и разрушение - Дженнифер Ли Арментроут

Хм.

У меня не было слов. Абсолютно никаких, пока я наблюдала, как одна из ведьм выводила её из ресторана. Осталась только Ровена, и то, как она изумлённо смотрела на устроенный беспорядок, говорило мне, что она только что осознала, что ей придётся всё это убирать. Я снова посмотрела на пепел.

— Истинный подарок? — повторил Рот. — Я как бы так немного обижен, что она не сочла меня истинным подарком.

— Ну, меня она тоже подарком не посчитала, а я как-никак наполовину ангел, так что… — мне уже давно пора было прекратить пялиться на прах Фэй. — А что Старуха имела в виду таким ответом на мой вопрос?

Рот ответил не сразу.

— Я не уверен. В последний раз, когда она произнесла эту фразу, я подумал, что она говорит о Лейле, но тогда она была бы не права.

— Старуха никогда не ошибается, — рявкнула Ровена.

Подняв на неё взгляд, я увидела, что она несёт пылесос.

Она собиралась убрать пылесосом то, что осталось от её ковена.

Это было…

У меня не было слов.

— Не знаю, что она имела в виду, — добавил Рот. — Но уверен, что однажды, когда будет слишком поздно, это станет совершенно очевидно.

Лёгкое постукивание по моему плечу привлекло моё внимание. Я повернулась и от неожиданности едва не завизжала.

Буквально в нескольких сантиметрах от моей головы находилась ромбовидная голова Бэмби. Она открыла пасть и щёлкнула своим рубиново-красным раздвоенным языком.

И улыбнулась мне.

ГЛАВА 16

Я потеряла свои чёртовы очки — где-то между тем, как стол врезался в меня и убийством ведьмы — а это была моя самая любимая пара. К счастью, солнце скрылось за густыми облаками, и, судя по цвету неба, так оно там и останется. Глаза всё равно будут болеть, но не так сильно.

Проклятье.

— Я не хочу домой, я имею в виду, обратно к Зейну, — объявила я.

И это было первое, что кто-то из нас произнёс с тех пор, как мы покинули ресторан, Ровена забормотала себе под нос, начав пылесосить то, что осталось от её ковена.

Когда он не ответил, я посмотрела на него. Рот пальцами постукивал по рулю, маневрируя по переполненным улицам столицы с большим терпением, чем, на мой взгляд, было у большинства людей. Теперь Бэмби была гораздо меньше, она сидела у него на руке, и половина её тела была скрыта его рубашкой. Она прятала голову под воротником, но каждые две минуты у меня возникало странное ощущение, что кто-то смотрит на меня, и когда я смотрела на Рота, голова Бэмби была видна на его шее.

— Ты ей нравишься.

— Что?

— Бэмби, — объяснил он. — Она пытается подглядывать за тобой, пока отдыхает.

И снова я задумалась, может ли Рот читать мои мысли. Он утверждал, что не может.

— Я… рада это слышать.

— Должна быть рада. Обычно ей больше по нраву есть людей.

Мои брови поползли вверх.

— Ты слышал, что я сказала?

— Что ты не хочешь ехать домой. Куда тогда ты хочешь поехать?

Я понятия не имела.

— Удиви меня.

— Ты думаешь, это разумно?

Я нахмурилась.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты в городе без Зейна, — на светофоре он откинул голову на подголовник сиденья. — Он думает, что ты у него дома и ждёшь его приезда.

— Мне не нужно его разрешение, чтобы куда-то пойти, и мне не нужно, чтобы кто-то нянчился со мной, — не могу поверить, что сказала это. — Я сама могу о себе позаботиться. Уверена, что ты и так уже знаешь об этом.

— Знаю.

Он поднял голову с подголовника. Машина тронулась с места, и мы проехали перекрёсток.

— Я довольно наблюдателен. Ты знала это? Я многое замечаю.

— Вот что значит быть наблюдательным, — я почувствовала, как у меня на лбу появились морщины. — Надеюсь, ты сейчас наблюдаешь за выражением моего лица.

Он усмехнулся в ответ.

— У тебя плохое зрение, ведь так?

Мои губы приоткрылись от резкого вдоха.

Рот бросил понимающий взгляд в мою сторону.

— Вот почему ты тренировалась с завязанными глазами. И вот почему ты дёргаешься или вздрагиваешь, когда что-то приближается к твоему лицу, — многозначительная пауза. — Почему ты не увидела, как ведьма потянулась за твоими кинжалами?

Я могла лишь пялиться на него, задаваясь вопросом, почему он не вмешался, если заметил это.

— На днях ты тоже была в очках, и у меня такое чувство, что в этом таится нечто большее, чем просто плохое зрение. А ещё мне чертовски известен факт, что зрение Истиннорождённых якобы намного лучше, чем у обычного человека. Оно лучше, чем у Стража или демона.

Я отвела взгляд в сторону. Господи, неужели это так очевидно? Я снова покачала головой, раздражённая и смущённая, хотя рациональная часть меня знала, что у меня нет причин для этого, но Рот спросил, разумно ли будет, если я пойду туда одна.

Мои прежние страхи всплыли на поверхность. Там был большой, плохой мир, который я не могла видеть.

— Я плохо вижу, — пробормотала я. — Вообще-то, совсем плохо.

Рот молчал и, казалось, прошла вечность, прежде чем он заговорил:

— Бог ироничен, не так ли?

Я скривила губы.

— Почему ты считаешь, что Бог это он?

Он рассмеялся.

— На самом деле Бог это существо вне биологического пола, но называть Бога «оно» просто оскорбительно.

— А почему ты боишься оскорбить Бога?

— Если я не отвечаю перед Богом, это не значит, что я не уважаю его.

Рот был таким странным демоном.

На его губах заиграла усмешка.

— Боссу ненавистно, что Бог находится за пределами всего этого биологического полового различия, вот почему босс всегда меняет внешность. Это совсем не то, что делают люди, которые желают идентифицировать себя с другим полом. Босс делает это, чтобы быть более похожим на Бога.

— Когда ты говоришь о боссе, ты говоришь о… Сатане? — спросила я, содрогнувшись от упоминания этого имени вслух.

Никто из тех, кто знал наверняка о существовании Сатаны, не произносил этого имени.

Его губы дрогнули.

— Единственный и неповторимый, но если Люцифер когда-нибудь услышал бы, как ты произносишь имя, данное ему после того, как его вышвырнули с небес, он вывернул бы тебя наизнанку.

— Но… он ангел, — смятение захлестнуло меня. — Или был им. Неважно. Как он может изменить то, чем он является?

— Причина проклятья Люцифера на небесах даёт ему силы в аду, — ответил он. — Гордость.

— Гордость?

— Да. Он как Паровозик[6], который смог.

Теперь образ, который рисовало это заявление, был чем-то таким, о чём я никогда не