Вычеркнутый из жизни - Арчибальд Кронин

Он мотнул головою, гневно, как разъяренный бык. Нет, нет! Раз он причастен к этому делу, значит, ничего такого быть не может. Дейл слишком хорошо знал себя. Знал, что мог бы побить рекорд прямоты и безупречной честности даже в глазах самого придирчивого судьи. Нет, он не похож на тех, хорошо известных ему людей, которые заключают сделки со своей совестью. Его неизменный девиз: «Кто тронет деготь, тот выпачкается». Его руки чисты.

Тем не менее он долго смотрел на телефон, прежде чем заставил себя снять трубку. И номер набирал медленно: его одолевали сомнения.

Ответил ему Бэр, один из клерков, но трубка моментально оказалась в руках Спротта.

— Алло! Алло! Это вы, сэр Мэтью?

И тут же Дейл услышал щелчок в аппарате, означавший, что Спротт передвинул рычаг, тем самым исключая возможность подслушивания. Затем послышался его голос, на этот раз отнюдь не вкрадчивый и любезный, а задыхающийся и злобный:

— Как понять эту вашу новую глупость?

— Глупость, сэр Мэтью? — переспросил Дейл.

— Вы отлично знаете, что я имею в виду. Сегодняшнюю историю на площади. Вы, кажется, получили специальные инструкции касательно этого субъекта.

— Ваши инструкции были выполнены.

— В таком случае как это могло случиться?.. Этот уличный спектакль… То самое, чего я всеми силами старался избежать. Вы обязаны были, хоть раз в жизни, проявить некоторую предусмотрительность.

Начальник полиции старался сохранять спокойствие. Он не мог позволить себе рассердиться и ответил:

— Не так-то это просто, сэр Мэтью. Кто мог знать, что выкинет этот идиот? Мы с него глаз не спускали. Я поставил следить за ним лучшего из моих парией. Мы не могли взять его, поскольку вам были неугодны крутые меры. Но так или иначе, а сейчас ему крышка. Заработает не меньше шести месяцев.

— Не сходите с ума!

Наступило неловкое молчание. Сэр Мэтью первый его нарушил, заговорив уже куда мягче и учтивее:

— Видите ли, Дейл, вы были близки к истине, употребив слово «идиот». Мне кажется, теперь уже не может быть сомнений, что этот юнец страдает навязчивой идеей.

Начальник полиции, чтобы не потерять самообладания, чертил узоры на промокательной бумаге. Но внезапно прекратил это занятие и уставился на голую стену перед собой.

— Если это так, — голос Спротта был по-прежнему мягок и вкрадчив, — то его, конечно, надо не судить и наказывать, а лечить в одном из заведений, занимающихся терапией душевных болезней.

— Вы имеете в виду психиатрическую лечебницу? — перебил его Дейл.

Спротт в ответ испустил горестный вздох.

— Дорогой мой Дейл, неужели вы не заметили, что такие неприятные термины, как «психиатрическая больница» или «сумасшедший дом», вышли из обихода цивилизованного человечества. И назвать так наше великолепное заведение в Дриме кажется мне ничем не оправданным оскорблением.

— А-а, — упавшим голосом пробормотал начальник полиции, — Дрим!

— Разумеется, чтобы его туда определить, — продолжал сэр Мэтью, — нужны какие-то данные. Расскажите мне что-нибудь о нем, Адам. Буйствует он?

— Да, — согласился Дейл, — пожалуй, что буйствует.

— А как насчет друзей? Есть кому позаботиться о нем?

— У него есть мать и девушка в Белфасте, но, видимо, они до известной степени поставили на нем крест. Последнее время он жил на улице… Совершенно один.

— Бедняга. — В голосе Спротта послышалась нотка сочувствия. — Все говорит о необходимости стационарного лечения. Я полагаю, он предстанет перед судом завтра утром?

— Да, — резко ответил Дейл. — Тут уже ничего остановить нельзя.

На этот раз в тоне Спротта не было ни тени сострадания. Слащавая елейность разом слетела с него, и его ответ, как ножом, полоснул Дейла:

— Меньше всего я хочу что-либо останавливать. Если это не будет нужно нам с вами.

Сейчас уже не могло быть сомнений, кто из этих двоих сильнее. И более спокойно Спротт добавил:

— Судья, мистер Бэттерсби, насколько мне известно, человек вполне здравомыслящий.

— О да, — подтвердил Дейл все тем же слегка неестественным тоном. — Если он назначит достаточно высокую сумму залога, арестованный, конечно, будет снова взят под стражу.

— Я не хочу, чтобы вы влияли на ход разбирательства в смысле каких бы то ни было посулов и обещаний, — прямо заявил Спротт. — Но мне представляется желательным, чтобы вы перекинулись с ним словечком, разъяснили ему, что здесь налицо отклонение от психической нормы и что повторное взятие под стражу даст нам возможность подготовить компетентное медицинское обследование, которое в конце концов будет в интересах этого молодого человека.

— Есть, — ответил Дейл.

— Ну и отлично, — сказал Спротт. И внушительно добавил: — На этот раз действуйте порасторопнее.

Он повесил трубку.

Прошло не меньше минуты, прежде чем начальник полиции, в свою очередь, медленно опустил трубку на рычаг.

Полицейский суд открылся на следующее утро в десять часов. Высокий, но очень тесный и малоторжественный судебный зал на первом этаже освещался единственным окном, под которым был помост красного дерева для суда и напротив него — места для публики. Справа от судьи находилась скамья подсудимых, слева — место для свидетелей. Поскольку в этом помещении всегда сквозило, судейский стол был отгорожен от окна складной ширмой, отнимавшей много света. Фреска на потолке, на которую никто никогда не смотрел, изображала герб города — два лучника на зеленом, как дубовый лист, фоне.

Пола провел наверх полицейский с красной шеей, находившийся в то утро в самом благодушном настроении — от него и пахло так, словно он, позавтракав, только что с удовольствием выкурил трубочку. Когда они выходили из камеры, он многозначительно поглядел на распухшие, обведенные синяками глаза Пола.

— Видно, здорово ткнулись обо что-то вчера, дружище. Смотрите только сегодня не оступитесь! Ясно?

Пол ничего не ответил. Под утро он проспал несколько часов тяжелым, беспокойным сном, похожим скорее на забытье, в которое он от крайнего изнеможения провалился как в черную яму. Но этот сон не освежил его. Он не мог понять, почему его одолевает такая слабость. Каждый вздох стоил ему усилий. И еще эта нестерпимая боль в боку. Он все время прижимал к нему левую руку, чтобы хоть как-то справиться с ней. Мозг же его снова работал с лихорадочной остротой, как в ту минуту, когда Пол пришел в себя. Все виделось ему в неестественно ясном свете. И он твердо намеревался высказаться сегодня до конца, до конца все разоблачить. Да, на этот раз ничто не остановит его.

Когда его ввели через боковую дверь и усадили на скамью подсудимых, судья, мистер Бэттерсби, худощавый человек средних лет с добродушным, хотя и изможденным лицом, уже успел приступить к рассмотрению обычной череды дел о правонарушениях. Пол внимательно следил за тем, как он быстро распорядился судьбой трех пропойц-дебоширов, юнца, подбиравшего оброненные квитанции от тотализатора, разносчика, не имевшего патента на торговлю, старика музыканта, обвиняемого в нищенстве, и бродяги, задержанного за отсутствие «легальных средств к существованию».