Ореховый лес - Мелисса Алберт

Я бежала так быстро, что едва не покатилась вниз, выскочив к обрыву. Крутой склон под моими ногами уходил в бесконечность, облака были ниже меня, в долине. И там, впереди, виднелись позеленевшие железные ворота, украшенные литым деревом орешника. Я задохнулась и задержала дыхание.

От ворот меня отделял только воздух. Небо стремительно меняло цвет – поднималось солнце. Что-то жгло мое бедро сквозь джинсы – это было перо у меня в кармане. Я вытащила его и поднесла к глазам.

Перо было золотое, с зеленой окантовкой, и усыпанное цветными глазками, как у павлина. Оно легко шевельнулось у меня в ладони, будто привлекая внимание, и по левой руке от него с покалыванием побежали волоконца. Меня передернуло – это было странное ощущение, колючее, теплое и вторгающееся извне, как если бы кто-то стремительно вязал на мне свитер, вплетая его в мою кожу. Волокна прокатились по моей спине и перекинулись на правую руку, от плеча до кисти. Солнце не взошло еще и наполовину, как у меня выросли крылья – размахом в мой рост. Они сами собой развернулись без малейших усилий с моей стороны, приподнимая меня над землей. Я запаниковала – и крылья тотчас сложились, так что я упала на задницу.

Металлические деревья наблюдали за мной, шепча невнятные советы своей листвой, чей шелест походил на стрекот пишущей машинки. Я поднялась на ноги и расслабила плечи. Меня перекосило на сторону, когда левое крыло неожиданно раскрылось, но за ним последовало правое, и я ахнула, когда мои стопы оторвались от земли.

Не сводя глаз с Орехового леса, я позволила крыльям поднять меня в воздух и понести.

Приземлилась я криво, тяжело ударившись ногами о землю. Развернувшись, чтобы взглянуть на металлические деревья, наверняка уже тронутые солнцем, я увидела только толстую пелену тумана, полностью отгородившую от меня металлический лес.

Очередной урок волшебной сказки: не оглядывайся назад.

Сон, в котором я прожила последние несколько часов, стремительно истаивал. Я помнила все свои действия, но они выцвели и стали словно картинка в книге. Русалка, луна. Кость, которая так легко прошила грудь «летчицы». Это в самом деле сделала я?

Я не хотела закончить как Нэсс – запертой в камеру собственной памяти, так что решила, что это просто была не я. Сказка, которую я прошла насквозь, была лишь сказкой.

Будто согласным ответом на мое решение единый сильный порыв ветра сдул перья с моих рук и плеч. Собравшись в крылатое облачко, они стремительно улетели прочь. Карманы мои опустели – ни одной волшебной уловки не осталось в запасе. Может, именно поэтому Ореховый лес и допустил меня к себе. Я коснулась створки ворот, и они раскрылись без единого звука.

Наконец я пришла. Коротко подстриженная лужайка, напоминавшая зеленый бархат, отделяла меня от ступеней дома. Особняк Алтеи был белым, с колоннами и стрельчатыми окнами. Перед домом сверкал гладкий пруд с мраморными бортами, как эмалевая синяя брошь на зеленом. Все выглядело ровно так, как рисовало мне воображение – вплоть до ощущения электрического напряжения в воздухе, будто вот-вот должно произойти что-то чудесное.

От этого сходства у меня пробежал мороз по коже. В жизни ничего не оказывается таким, каким оно представляется в детстве. На самом деле вещи всегда больше, чем ты думал, или, наоборот, меньше. К тому же все пахнет совсем не так, как ты ожидал, и подходит тебе не лучше, чем чужое платье.

А эта версия Орехового леса была слишком совершенной. Моей. Ее попросту извлекли из меня, из моих мечтаний, которым я предавалась настолько часто, что они затерлись по углам, – плюс несколько картинок из «Ярмарки тщеславия». Я зажмурилась и открыла глаза медленно-медленно, почти ожидая увидеть заросшие сорняками руины – истинный вид этого места под пленкой фантазии. Но видение оставалось прежним.

Воздух пах свежескошенной травой, в нем висела завораживающая тишина самого жаркого дня середины лета. Я прошла по росистому бархату идеально подстриженной лужайки между геометрическими фигурами клумб и тихо шелестевшим фонтаном, из которого я безумно хотела напиться – но нужно быть тупее, чем Персефона, чтобы есть и пить что-либо в Волшебной стране.

По мере моего приближения к дому в нем открывались все новые детали. Особняк казался совершенством – от лужайки и до балкончика, опоясывавшего башенку мансарды: в детстве, мечтая, что Алтея позовет нас к себе жить, именно там я рисовала свою спальню.

У входной двери я помедлила. Нет, я не боялась, что она заперта – просто представить не могла, что ждет меня внутри. Фотографа из «Ярмарки тщеславия» в свое время не пустили дальше лужайки, и все мои детские фантазии разворачивались именно здесь: пикники у пруда, катание на лошадках… Даже мечты о собственной спальне принимали форму прогулок по балкончику – как я сверху разглядываю это зеленое великолепие. Ребенком я, должно быть, читала слишком много Уилки Коллинза.

Значит, то, что ожидает за дверью, будет гораздо ближе к истине. Хотя я чувствовала, что истина здесь весьма относительное понятие. Я взялась за золотую дверную ручку в форме лица с раздутыми щеками – как у четырех ветров, разрезанных ножницами Хансы – и повернула ее.

Я ступила в огромный вестибюль, по обеим сторонам которого вела наверх изгибающаяся лестница. Между стойками перил из чашек подсвечников поднимались столбики незажженных свечей. На площадке, где встречались обе лестницы, был устроен розовый каменный фонтан – такой большой, что в нем можно было бы плавать. Из центра фонтана равнодушно смотрели три каменные женские фигуры. Одна держала в руках птичью клетку, другая – прозрачный кварцевый куб, третья – кинжал. Сквозь окна выше моего роста лился косой свет раннего воскресного вечера, свет цвета пыли.

Все здесь было таким огромным, что потребовалось не меньше минуты, чтобы мой взгляд к этому привык. Наконец, присмотревшись, я заметила следы человеческого присутствия на всем этом неподвижном великолепии: дешевая женская кофта с блестками, свисающая с перил… Игрушечный голубой кораблик, плавающий в фонтане.

И детский голосок, слышный даже в шелесте текущей воды. Я вслушалась и различила слова и мелодию – это ребенок, девочка, напевал себе под нос «Хикори-Дикори-Док»[11].

Я взглянула вверх – и увидела девочку, сидевшую на ступеньке лестницы слева. Она смотрела на меня. Когда наши глаза встретились, она замолчала.

– Элла, – прошептала я, сама не до конца веря. Но это и впрямь была она, моя мать. Я узнала ее по журнальной фотографии. Ей было не больше пяти лет. Услышав свое имя, она вскочила, взбежала по ступенькам и скрылась из вида.

Я побежала следом, сразу же заметив, что мои шаги – и по плиткам пола, и по мраморным ступенькам – совершенно беззвучны. Это мгновенно дезориентировало меня – так же трудно говорить, когда у тебя заткнуты уши.