Миллиарды Арсена Люпена - Морис Леблан

Он повторил несколько раз: «Фелисьен… Фелисьен… Как ловко все подстроил…»

А затем упал на подушку и замер.

Наступило долгое молчание. Рауль встретил ненавидящий взгляд Фаустины. Разве не имя убийцы ее возлюбленного стало последним словом умирающего?

Господин Русслен, сопровождаемый инспектором Гуссо, вывел Рауля из палаты и сказал ему:

– Сожалею, месье д’Аверни, ведь Фелисьен Шарль был вашим гостем. Вы оказывали ему покровительство. Но, по правде говоря, подозрения против него очень сильны…

И все же чувствовалось, что он по-прежнему колеблется.

Рауль, находясь под впечатлением горящего ненавистью взгляда Фаустины, подумал, что арест Фелисьена, виновен тот или нет, защитит его от безрассудного акта мщения – и не стал протестовать.

– Я не вправе осуждать вас, господин следственный судья. Фелисьен сейчас должен быть во флигеле, который предоставлен ему мною для проживания.

Уверенный тон Рауля придал господину Русслену решительности, и он произнес:

– Инспектор Гуссо, доставьте подозреваемого в полицейский участок. И пусть он остается там до моего приезда.

Глава 6

Статуя

Вечером после ужина, узнав от прислуги, что арест Фелисьена прошел тихо и без огласки, Рауль наведался в одноэтажный флигель, где обитал молодой человек. Там были лишь два помещения: одно служило мастерской, а другое, к которому примыкала ванная комната, Фелисьен использовал как спальню.

Рауль ступил в мастерскую, оставив дверь открытой – так же, как и входную дверь…

Приближалась ночь – сумерки постепенно сгущались. Примерно через час он услышал скрип садовой калитки, которую никогда не запирали на ключ. Раздались осторожные шаги: кто-то приближался к флигелю. Зашуршала трава. Затем шаги послышались на ступеньках крыльца и чья-то тень мелькнула в прихожей.

Рауль вышел навстречу Фаустине. Едва взглянув на него, она покорно позволила подвести себя к стулу, на который и упала без сил.

Через мгновение раздался ее шепот:

– Где он?

– Фелисьен?

– Где он?

– В тюрьме. Вы разве не знали?

Она рассеянно повторила:

– В тюрьме?

– Да, меня так поразило выражение ненависти на вашем лице, что я встревожился и не стал возражать против его ареста. Я правильно поступил, как вы считаете?

Она сказала уныло:

– Я не знаю… не знаю… Я ищу… Кто напал на Симона Лорьена?.. Ах! Если бы я только знала!

– Вы знакомы с Фелисьеном?

– Нет.

– Тогда почему вы пришли сюда?

– Чтобы спросить его. Я бы сразу поняла, если это он…

Она говорила таким тихим и усталым голосом, что Рауль едва ее слышал. Он продолжил:

– Вам наверняка что-то известно… О некоем Бартелеми, например, личность которого полиция не может установить. Или о Симоне Лорьене… его место жительства так и осталось невыясненным. Оказалось, что его частенько видели на Монмартре – он был завсегдатаем кафе, куда захаживают второсортные мазилы. Но где он ночевал? Где его документы? И потом, какие отношения у него были с Фелисьеном? И почему в это дело замешан я? Вы слышали последние слова Симона… В предсмертном бреду он обвинял сам себя: «Тайник… старик нашел сумку… я искал…» Следовательно, они были сообщниками… Согласны? Они были сообщниками…

Фаустина отрицательно покачала головой, словно желая сказать, что Симон не был вором и что он ни словом не обмолвился ей об этом деле. Рауль, теряя терпение, воскликнул:

– Да что же это такое, в конце концов! Симон Лорьен преследовал меня. Шпионил за мной. Объяснитесь, Фаустина!

Но Фаустина не отвечала. По ее щекам текли слезы, она в отчаянии заламывала руки.

– Я никого не любила, кроме Симона… Но он умер… Я его больше не увижу… Кто напал на него? Как я смогу жить, если не отомщу убийце? Я должна отомстить… Я поклялась ему…

Всю ночь ее плач и клятвы мести мешали дремать Раулю, сидевшему рядом с ней.

Наступило утро, зазвонили церковные колокола. Началась панихида по умершим.

– Это по нему звонят, – сказала Фаустина. – Вчера, как раз в этот час, мы с ним условились… Я единственная буду за него молиться. И попрошу у него прощения за то, что еще не отомстила.

Она ушла. Ее походка была грациозной и решительной, подчеркивающей длинные ноги и гибкую талию.

Рауль уже достиг той поры своей насыщенной жизни, когда мысли об отдыхе рисуют приятные перспективы. Но лишь об отдыхе, а не об окончательном уходе на покой: он все же был еще слишком молод и слишком деятелен, чтобы отказаться от своей всепоглощающей страсти к приключениям. Тем не менее повсюду во Франции – и на Лазурном Берегу, и в Нормандии, и в Савойе, и в окрестностях Парижа – у него были устроены своеобразные оазисы, где при случае он мог отдохнуть. Одним из таких оазисов стал и его дом в Везине. Он поселил в нем, как и в других своих владениях, нескольких старых товарищей: шофера и по совместительству камердинера, повариху и садовников-сторожей, подарив им покойную жизнь в память о прошлых заслугах. И вот внезапно судьба снова бросила его в жестокий бой, которого он вовсе не искал и не желал.

Отступить? Отступить он уже не мог. Хочешь не хочешь, а надо действовать. И для начала следовало выяснить главное: каким образом он – законопослушный гражданин, мирный житель безмятежного Везине – оказался замешан в эти события, которые соединились друг с другом помимо него и, возможно, даже против него? Потому что объяснить все это случайностью нельзя. Объяснение должно основываться на фактах. Но где найти эти факты? Как вытащить их на свет?

Рауль заперся в «Светлом уголке» и не выходил оттуда больше недели – ни с кем не видясь, отказываясь от разных приглашений, но ежедневно читая все газеты. Так он узнал, что Фелисьену предъявлено окончательное обвинение, однако ничего больше ему выяснить не удалось. Рауль все явственнее осознавал необходимость разобраться в том, каким образом он оказался втянут в это ужасное дело. Он старался распутать его, строил гипотезы, с трудом прокладывал пути во всех направлениях – и неизбежно наталкивался на заграждения и тупики.

Его неотступно преследовал один и тот же вопрос: «Как вообще вышло, что я в этом участвую? Если есть две трагедии и они переплелись друг с другом, а это не подлежит сомнению, то почему я вдруг стал действующим лицом в одной из них? Почему мое мирное уединение в Везине нарушено? И кто его нарушил?»

В тот день, когда он случайно задал себе вопрос именно в такой форме, ему пришлось ответить себе самому: «Кто? Да Фелисьен же, черт возьми!»

И добавил: «Рекомендация доктора Делятра была для меня настолько солидной, что я не