Очень странные увлечения Ноя Гипнотика - Дэвид Арнольд

– Что?

– Удушье. Просто висишь там, давишься, элементарно вздохнуть не можешь, а потом – кряк, и ты покойник. И вот Понтий Пилат должен принять решение. Довериться чутью? Или послушать толпу?

– Кажется, я в курсе, что он выбрал.

– Точно. Но врубись. У Матфея есть такая строчка. Прежде чем Пилат сдает Иисуса, чтобы того распяли, он умывает руки, демонстрируя, что «невиновен в крови Праведника Сего»[36]. Но я думаю, в глубине души Пилат знал. Пусть он не убил Иисуса своими чисто вымытыми руками, но считай, что убил.

– Вы так думаете?

– Представь, ты в одной комнате с кучей людей. Там темно и есть только одна дверь. Допустим даже, что это твой дом, и ты знаешь его вдоль и поперек. И знаешь, что сразу за единственной дверью – отвесная пропасть. Но ты все равно ее открываешь. Первый человек выходит – кряк, он покойник. Следующий идет туда же – кряк, покойник. Ты не толкал их в пропасть, но ты знал, что может случиться, когда открывал дверь. И кто, по-твоему, виноват?

– А у тех людей, что ли, глаза завязаны?

– Да ну ладно тебе.

– И вообще, если там только одна дверь, как мы попали в ту комнату?

– Но ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Ты знал, что́ за дверью, и все равно ее открыл. Точь-в-точь как Понтий Пилат. И как я, когда предложил брату обмен. Я открыл дверь, зная о пропасти за ней. И выпустил брата.

– Поэтому у вас такой псевдоним?

– Абсолютно та же судьба. Иногда вина продолжает висеть над тобой, пока не примешь ее.

– Но вы больше не наркоман?

– Нет.

– И когда бросили?

– Через несколько лет после того, как Эйб подсел на иглу. Я видел, что происходит, как он меняется. Понимаешь, это как в той пещере. Картинка тускнеет по краям, превращается в тень, и в конце концов начинаешь считать тень реальностью. Не знаю, как мне удалось, но я выбрался из пещеры прямо к слепящим лучам солнца. Я пытался вытащить и брата. Годами пытался. Думал, раз я сам прошел через зависимость, то знаю выход. Он пробовал пару раз, и однажды ему даже удалось бросить. Но ненадолго.

– «Свет слишком ярок».

– Я нашел эту фотографию у него на тумбочке. Не знаю, когда она сделана, и не знаю, куда он собирался ее деть, но… вот так.

– Световой метод.

– Что?

– У нас на уроке вы говорили про теневой метод. Как вы сочиняете песни, исходя из настроения вещи, а не из самой вещи. Немножко похоже на пещеру Платона, да? Когда видишь только тени вещей на стене, а не сами вещи.

– Точно.

– Но в тот день вы упоминали и другой метод сочинения текстов.

– Ага.

– Филип.

– Ага.

– Что стало с вашим братом?

На дереве рядом с квартирой, где жил Эйбрахам Пэриш, сидела птица и пела без передышки, «как свойственно птицам», рассказывает Филип. Дело было во вторник, он запомнил, потому что Стейси на заправке «Шелл» дала ему два пончика с джемом по цене одного, а Стейси работает только по вторникам («думаю, она студентка»), и Филип в то утро заявился к брату с лишним пончиком. Он прошел мимо дерева с поющей птицей – «ля-ля-ля, поет себе и поет» – и поднялся на три пролета по лестнице, рубашка прилипла к спине, потому что уже было жарко, и на верхнем этаже он постучал в дверь квартиры своего брата: «Эйб, это я, ты ведь уже проснулся», поскольку Филип только что записал его в ремонтную бригаду, где вкалывал сам («работа дерьмовая, но все-таки работа»), а Эйб «реально старался вылезти из ямы, понимаешь, ему нужна была эта работа», но после нескольких минут безответного ожидания Филип вытащил из бумажника ключ, которым редко пользовался – «весил он как кирпич», – отпер замок и вошел: «Эйб, ты где?»; квартира небольшая, заблудиться трудно, Филип быстро прошел по коридору: «Эйб?» – открыл дверь спальни: «Эйб?»… и «я увидел то, что увидел, я увидел его, он просто лежал там: мой младший брат на кровати, лежит на спине, кожа синяя, как гребаный океан, пялится на гребаный потолок, будто ждет, пока он обрушится», и «есть масса способов, которыми наркотики могут убить, но мой брат Эйб – в смерти, как и в жизни, он последовал за Иисусом, подавился собственной слюной», и «Эйб», и «Эйб, господи боже, не оставляй меня одного», и «Эйб, что же я наделал?», и Филип Пэриш развернулся и выбежал из комнаты брата, из маленькой квартиры, три пролета вниз по лестнице, и почувствовал кровь на руках, «я выдавил всю начинку из гребаного пончика», и он рухнул на газон, прямо на колени, молился, кричал, «даже не знаю что», плакал и плакал, «плакал во весь голос, один на целом свете».

А птица пела.

Пенни: Одна девица из числа едоков картофеля на меня таращится

Пенни: Странный народ эти едоки картофеля

Пенни: Так, погоди секунду

Пенни: Девица приближается к машине

Пенни: Кажется, на самом деле она таращится на машину. Не на меня

Пенни: Ладно, Ной, где ты?

Пенни: Девица буквально лезет на капот

Пенни: Тревога

Пенни: Тревога

Пенни: SOS

Пенни: Картофельная девица НА КРЫШЕ машины. Повторяю

Пенни: НА КРЫШЕ МАШИНЫ

Пенни: ГДЕ ТЫ?

Пенни: Слушай, я знаю, у нас бывают разногласия

Пенни: Но сейчас, что бы ты ни делал, СРОЧНО ВЫХОДИ

Пенни: У меня есть перцовый баллончик, но поддержка не помешает

Пенни: ОК вижу тебя, слава богу

Пенни: Стоп. Ты знаешь эту девицу???

Пенни: До особого уведомления я тебя игнорирую

Пенни: Считай, ты в игноре. Время пошло.

Никто не умеет игнорировать лучше Пенни, когда она возьмется за дело всерьез. Она молчит всю обратную дорогу до Айвертона, и как только мы останавливаемся возле дома, она стрелой мчится через двор и исчезает за дверью. Я ненадолго задерживаюсь в машине, перечитывая сообщения Пенни, потом выдергиваю телефон из зарядки и пристраиваю затылок на подголовник.