Сталинградская метель - Владимир Панин

После того, как отбомбились «Юнкерсы-87» – «штуки», в бой вступил первый эшелон атаки. Казалось, что сломить сопротивление напуганных советских солдат после того, как германские асы выбомбили все их орудия и пулеметы, не составит большого труда. Однако очень скоро выяснилось, что это не совсем так. Засевшие в окопах солдаты не испытывали перед противником ни малейшего страха, а уничтоженные орудия и пулеметные гнезда оказались искусно созданными макетами.

Заставив противника впустую потратить весь свой боезапас, русский ежик сильно уколол немецкий бронированный кулак. Противотанковые батареи и дивизионные орудия оказали достойное сопротивление врагу. Даже прорвав первую линию обороны, немецкие танки попали под перекрестный огонь противотанковых батарей, который обрушился на них спереди, с боков. Свою лепту в борьбу с врагом внесли и советские пехотинцы. Пропустив через себя немецкие танки, они отважно принялись забрасывать немецкие танки бутылками с горючей смесью.

Итогом первой атаки было уничтожение двенадцати танков и штурмовых орудий противника. Остальные испугались огненного заслона, возникшего на их пути, и отступили.

Узнав об этом, генерал Эйке высказал свое недовольство командирам первого эшелона, но не сильно расстроился. В глубине души он был готов к этому и даже благодарен противнику, раскрывшему свои оборонительные козыри. Теперь оставалось ударить по вновь выявленным целям минометами, вновь вызвать «штуки» и совместными усилиями первых двух эшелонов проломить оборону врага. Благо время и возможности у немцев для этого были.

И вновь по советским траншеям ударили минометы, с завыванием обрушились «юнкерсы», а затем в атаку устремилось свыше восьмидесяти танков.

Трудно, очень трудно пришлось защитникам Харькова. Пользуясь численным превосходством, немцы смогли прорвать первую линию советской обороны, передавив мужественно стоявшие до конца расчеты противотанковых орудий, и вышли ко второй линии обороны.

Казалось, что победа в этом бою близка. Ещё одно усилие, и танкисты генерала Эйке вырвутся на оперативный простор и пойдут гулять по беззащитным тылам, как это уже часто было в прошлом. Однако на этот раз фашистам противостояли не уставшие и потрепанные предыдущими боями люди, а полноценное боевое подразделение. У них было время создать полноценную оборону, которой руководили люди, имевшие бесценный опыт по её созданию.

Когда самоходки и набитые солдатами бронемашины приблизились к советским позициям, их ждал сильный заслон противотанковых батарей и огненный вал дивизионных орудий. Вся эта грохочущая и лязгающая бронированная орда с размаха накатилась на траншеи с засевшими в них пехотинцами и, получив мощный отлуп, откатилась обратно.

Свой вклад в это дело внесли «илы», которые появились над полем сражения в самом начале схватки и серьезно потрепали атакующие ряды неприятеля. Семь бронированных монстров подбили или повредили советские штурмовики, а заодно заставили спешиться сидевших на бортах автоматчиков.

Серьезную лепту в разгром противника внесли и саперы, успевшие заминировать наиболее опасные танковые направления, на которых немцы оставили несколько своих машин. Для многих танковых экипажей этого элитного эсэсовского подразделения этот рубеж стал своеобразными Фермопилами, о которые они споткнулись и сильно расшиблись. Да так сильно, что были вынуждены отойти на исходные позиции, после контрудара защитников Харькова.

Обозленный Эйке утром следующего дня возобновил лобовой штурм советских позиций, не обращая никакого внимания на требование командира корпуса генерала Хауссера перенести наступление дивизии севернее. Вновь немецкие бомбардировщики засыпали позиции советских войск, вновь массированная атака на узком участке обороны и вновь оглушительное фиаско. Ценой серьезных потерь эсэсовцы смогли прорвать первую линию советской обороны, приблизились к городу, но были остановлены встречным контрударом танкистов генерала Рыбалко.

Неизвестно, стал бы Эйке в третий раз пробовать взять Харьков лобовым ударом, но вечером второго дня он погиб, попав под бомбежку советской авиации. Вид одинокого самолета, летящего с запада на восток, не вызвал подозрения у охраны, чьи бронетранспортеры сопровождали генеральскую машину. Только когда самолет вошел в угол атаки, немцы забили тревогу, но было поздно. Сначала пулеметная очередь насквозь прошила машину командира «Мертвая голова», а затем точно сброшенная бомба разнесла её в клочья.

В тот же вечер Хауссер назначил командиром дивизии генерала Присса, и уже утром следующего дня танковые подразделения дивизии, при поддержке прибывшей артиллерии, принялись пробиваться в обход Харькова.

Умело сочетая плотный артиллерийский огонь и удары с воздуха с массированной атакой танков, эсэсовцы сумели пробить два рубежа советской обороны и вышли к железнодорожному переезду, обороняемому взводом старшего лейтенанта Шавырина.

Прорыв через рубежи советской обороны не прошел даром для немецких танкистов. Когда они подходили к железнодорожной насыпи, их ударный кулак заметно поредел и насчитывал двадцать танков и штурмовых орудий, а также пятнадцать бронемашин с пехотой.

Противостоящий им взвод Шавырина в составе двадцати семи человек был вооружен противотанковыми ружьями, пулеметами и автоматами с гранатами. Единственная 45-миллиметровая пушка замолчала в самом начале боя, успев уничтожить две бронемашины, идущие впереди танков.

Причина, по которой немцы хотели захватить этот, казалось бы, невзрачный и малозначимый переезд, заключалась в немецком бронепоезде. Он никак не мог подойти к Харькову и начать громить из своих мощных, 228-миллиметровых орудий позиции советских войск. Одним словом, переезд был нужен немцам как воздух, и они намеривались взять его любой ценой.

– Не робей, ребята, – говорил бойцам Шавырин, – панфиловцы Москву отстояли, и мы Харьков отстоим. Верно?

– Верно, верно, товарищ командир, – отвечали ему бойцы, часть которых были уроженцами Харькова. Сразу после освобождения города они явились к военному коменданту с просьбой зачислить их в ряды Красной Армии. Командование положительно оценило порыв молодых людей и, с учетом положения, разбросало их по истребительным отрядам, что прикрывали подступы к городу.

В мирной жизни трудно поверить, что жидкая цепочка защитников железнодорожной насыпи смогла отразить натиск бронированной армады, но так это и было. Метким огнем из противотанковых ружей и автоматов шавыринцы подбили и остановили четырнадцать вражеских машин, заставив находившихся в бронетранспортерах пехотинцев покинуть броню и, развернувшись цепью, атаковать насыпь.

Много пуль летело в бегущих по рыхлому снегу немцев, но больше летело в сторону шавыринцев, поражая и раня их, сокращая число защитников последнего рубежа. Казалось, что ничто не сможет остановить наступающего врага, но он был остановлен. Пулеметно-автоматным огнем шавыринцы выбили атакующие цепи гитлеровцев, а тех, кто все же сумел приблизиться к насыпи, забросали гранатами.

Откуда у них брались силы сражаться с превосходящим по своей численности врагом, непонятно, но когда оставшиеся восемь машин пошли в новую атаку, они получили жесткий отпор. Сам Шавырин пробрался к замолчавшему орудию и вместе с рядовым Еремеевым открыл огонь по врагу. Он успел подбить два штурмовых орудия, прежде чем пулеметная очередь немецкого бронетранспортера тяжело ранила его.