Замыкая круг - Карл Фруде Тиллер

В один из первых дней Намсусской ярмарки вы с Юном наведались в лавку, где продавалось армейское снаряжение, а когда ты вернулся домой, в армейских башмаках и в куртке с тремя лычками на плече, в которой смотрелся по-настоящему крутым фраком (именно такой образ тебе очень нравился), Берит ни с того ни с сего вдруг рассвирепела и крикливым голосом потребовала, чтобы ты сию же минуту снял этот нацистский костюм. По твоим словам, она не меньше тебя была ошарашена собственным взрывом ярости и уже через секунду попыталась смягчить ситуацию, засмеялась (дескать, пошутила), но, по твоим словам, смешок вышел крайне неуверенный и опасливый, а когда ты спросил, что с ней, черт побери, такое, она буркнула «ничего» и повернулась к тебе спиной, и, уходя к себе, ты знать не знал, плакала она или смеялась.

И эпизод этот не единственный, продолжал ты. До сих пор ты особо не думал об этом, но Берит всегда реагировала неожиданным и непонятным для тебя образом, когда видела тебя в некоторых ситуациях и обстоятельствах. Например, терпеть не могла, когда ты делал вот так, сказал ты, выдвигая подбородок немного вперед и вверх, то ли чтобы вытянуть челюсть, то ли чтобы расправить кожу на шее, а когда ты делал вот так, всегда отворачивалась, добавил ты, слегка приподнимая верхнюю губу и одновременно резко втягивая носом воздух (будто простуженный).

По твоему мнению, и это, и внезапная вспышка ярости при виде тебя в военных шмотках определенно связаны с твоим биологическим отцом. Как чужая женщина в оранжевом «ауди», увидев совершенно незнакомого молодого парня, вновь пережила свое изнасилование, так твоя мать вновь переживала собственное изнасилование, когда видела тебя в ситуациях, где ты особенно сильно походил на своего отца.

Значит, теперь ты разыскиваешь средних лет офицера с прибабахом? — помню, спросила я, а ты громко, от души расхохотался и смеялся довольно долго, пока со склона пониже сарая не послышался недовольный, прокуренный женский голос: Ну да, да! Мы тотчас привстали на локтях, глянули вниз и увидели там трех бледных толстух лет сорока с небольшим, которые загорали, лежа на животе. У каждой на пояснице виднелась складочка, верхняя половина тела была приподнята (они опирались на локти), и это, вкупе с мокрой блестящей кожей, так туго натянутой поверх жиров, что казалось, она вот-вот лопнет, делало всех трех похожими на морских львов, готовых скользнуть в воду.

Дерзости и нахальства нам было не занимать, и, слегка спровоцированные неуместным комментарием одной из них, мы сразу же принялись в отместку отпускать ехидные реплики по их адресу. Мне прямо-таки страшно становится при мысли, что в восемнадцать лет я совершенно точно знала, чем уязвить женщин моего нынешнего возраста, ведь если ты, молодой парень, отпустил глуповатый комментарий насчет менструаций и пмс, то я села так, чтобы они хорошо видели мое стройное тогда, точеное тело с крепкими грудями, выглядывающими из бикини, а потом с иронической усмешкой бросила им несколько слов, намекая, что они завидуют моей юности, так как их собственная давно миновала. Все вышло чисто инстинктивно, и, помнится, этот поступок ошарашил меня не меньше, чем их реакция, которая заключалась в том, что одна из них сделала вид, будто находит меня смехотворной, но была слишком обижена, зла и возмущена, а потому не преуспела, и вымученный смех мало-помалу обернулся этаким яростным шипением.

Когда Берит, обернувшись, посмотрела на нас

Арвид косил лужайку, Берит красила садовую калитку, а мы с тобой сидели за каменным столиком под вишней, склонившись над моей черновой тетрадкой, на которую я только что пролила кофе, и целые куски написанного оказались как бы смыты, буквы расплылись синими пятнами, ничего не разберешь. Похоже бывает, когда бродишь в воде недалеко от берега и замечаешь, что вспугнул камбалу, помнится, сказала я, а когда ты попросил пояснить, описала, как камбала устремляется прочь над самым дном, взвихряя песок, так что вода вокруг голых ног становится мутной, непрозрачной, и тут ты положил свою руку совсем рядом с моей, помню, как приятное тепло заструилось по предплечью, когда твои пальцы коснулись моих. Но уже секунду спустя, когда Берит положила кисть на ведерко с краской, выпрямилась и обернулась к нам, ты как бы невзначай снова отдернул руку. И, помнится, сказал, что немножко устал, откинулся на спинку складного стула, вскинул руки над головой и широко зевнул.

Ты определенно думал, что Берит ревнует, но вообще-то ничего подобного. Я это поняла, когда несколько дней, спустя она, полагая, что с тобой говорить о таких вещах трудновато, подошла ко мне и спросила, предохраняемся мы, или нет. Она улыбалась и держалась приветливо, прямо как подружка, а когда я кивнула и сказала «да» (ты очень тщательно следил за этим, куда тщательнее, чем я), она приложила руку к груди и разом выдохнула из легких весь воздух, будто испытала огромное облегчение. Я знаю, каково по молодости лет завести ребенка, и отнюдь не советую этого делать, помнится, сказала она, а на прощание попросила не говорить тебе о нашем разговоре. Он ведь наверняка решит, что я его контролирую, сказала она, лукаво мне подмигнула и добавила: Ты ведь знаешь, какой он, хочет быть жутко свободным и независимым.

И наверно, именно это плюс боязнь, что Берит будет ревновать, и заставило тебя убрать руку, когда она обернулась к нам. Ты не хотел, чтобы не только Берит, но и вообще хоть кто-то смотрел на нас как на влюбленную пару, а когда я спрашивала, почему, ты всегда отвечал расхожей фразой типа «я не хочу себя связывать, во всяком случае пока».

Мы сидим за столом, обедаем, и никто не говорит ни слова, я слышу, как нож Эльсы скребет по тарелке, слышу, как хмыкает Эгиль по другую сторону стола, слышу бульканье вина, льющегося в бокал, вижу, что бокал снова наполняет Тронн, а он уже с коротким стуком ставит бутылку на стол и смотрит на меня, приподняв бокал. Жаль, в четверг я не смог прийти, говорит он, голос у него низкий, хрипловатый, он отпивает большой глоток вина, отводит за ухо длинные густые волосы, склоняется над тарелкой. Ничего страшного, говорю я, смотрю на него и улыбаюсь. Я слышал, похороны были стильные, говорит он, отправляет в рот большой кусок рыбы, жует и с интересом смотрит на меня. О да, говорю я и, как наяву, вижу эти похороны, вижу скорбные, траурные лица, слышу серьезного, запинающегося пастора. Похороны прошли отлично, говорю я, тихонько смеюсь над собственной несколько легкомысленной манерой выражения, смотрю на Тронна и с улыбкой чуть пожимаю плечами. В общем, похороны как похороны, говорю я, и Тронн кивает, тоже с улыбкой. Ты сама-то как? — спрашивает он. Со мной все хорошо, говорю я и добавляю: Хотя случилось это чересчур неожиданно; я смотрю на него, легонько покачиваю головой, а он, дружелюбно улыбаясь, отпивает глоток вина.

Но вот что странно, когда умирают родители, говорю я, начинаешь думать, что теперь на очереди ты сам. Как в школьном спортзале, вдруг обнаруживаешь, что ты первый на очереди и сейчас тебя возьмут в оборот, говорю я с коротким смешком. Да, надо спешить жить, пока можешь, говорит Тронн, тоже с коротким смешком. Да, говорю я, наклоняюсь к блюду, беру кусочек рыбы, поднимаю глаза на Эгиля и вижу, что он смотрит прямо на меня и улыбается мне слегка недовольной улыбкой; ну что опять стряслось, чего он так уставился?