Патология лжи - Джонатон Китс

– Вы чего-то хотите от меня – так скажите мне.

– Почему вы так в этом уверены?

– Вы здесь и одна.

– С таким складом ума, как у вас, Глория, вам только в Бюро работать. – Она шагает взад-вперед, ветер раздувает ее волосы. – Вам стоит взглянуть на ваше досье.

– Но ведь очевидно, что у вас недостаточно улик, чтобы меня арестовать. Вы просто хотите получить отсрочку.

– Вы, Глория, вы – наш фаворит, наш настоящий подозреваемый, и с этим ничего не поделаешь.

– Разумеется, здесь я ничем не могу вам помочь.

– Все еще боитесь потерять пресловутого Пулитцера? Не будьте свиньей, дорогая.

– Вы не понимаете.

Нет Пулитцера – значит, нет «Алгонкина». Спад. И как итог всего – разыгранная как по нотам драма процесса с участием присяжных: приговор, заключение, железо и бетон, электрический свет по ночам. Уважение воров. Больше ничего не остается.

– Мы не будем добиваться смертной казни, пятьдесят лет тюрьмы не сделают вас мученицей, и вы выйдете на волю трогательной старой леди.

Она идет к двери. Расстояние между нами вынуждает ее кричать. Кричать на ветер.

– Мы в Бюро – разумные люди. Вы поможете нам, и мы поможем вам. Иногда улики исчезают, рак отступает, случается ремиссия. Горячее дело становится просто еще одной папкой в еще одном кабинете в недрах здания ФБР. Я буду с удовольствием читать «Портфолио» и в дальнейшем. – Тайра начинает спускаться, цокая каблуками, я подхожу к двери. – Просто скажите правду, Глория. Правда освободит вас.

Цок-цок-цок-цок.

Толь возле дымовых труб очищен от гальки. Стоя на коленях, я сгребаю ближайшие камешки. Разбрасываю их по оголенным участкам. Ветер треплет мою юбку. Стучат зубы. Неровные зазубренные камни. Мое болеутоляющее осталось внизу. От камней во рту десны начинают кровоточить. Я пью кровь, грязную от вара, но этого мало. Выплюнутые камни потемнели, слиплись от паутины слюны. Яд, отравление, опьянение. Напиться до оцепенения или боли, или и того и другого. Я поднимаюсь. Иду в свою темную, душную тюрьму.

В качестве крайней меры Дейрдре и Эмили повели меня на ланч в «Пинто», один из этих мексиканских ресторанов, забывших свою этническую принадлежность. Мне им нечего сообщить, когда они начинают выуживать из меня новости, хотя у меня возникли проблемы, после того как Спивви сказала, что я отправилась в бар в одиннадцать утра.

– Мы здесь ради тебя, Глория, – говорит Эмили. – Чтобы тебе не пришлось напиваться одной.

– Мы больше не собираемся заставлять тебя ходить к адвокату, – продолжает Дейрдре. – Вы с Лолитой оказались правы, а мы ошибались. Ты всегда можешь на нас положиться.

– Мы должны заказать пару мисок гуакамоле. – Я щурюсь, пытаясь привыкнуть к белизне «Пинто» после полумрака «Таверны Нунера».

– У кого-нибудь есть кокс?

– Что на тебя нашло? Во что ты опять влезла, Глор?

– Смерть, разрушение и самовозгорание. – Я наполняю наши бокалы «Маргаритой» из кувшина, бросаю в свой бокал пригоршню аспирина. – Я хочу предложить тост за всех моих дорогих друзей из «Портфолио».

– Забудь об этом, ты же не можешь появляться на обложке каждый месяц. К тому же ты ведь говорила, что вы можете получить Пулитцера.

– Я на это надеюсь, а потом я завяжу с издательским делом. В нем нет будущего.

Все молчат.

– А как насчет вас, ребята? Ты занимаешься рекламой, Эм, ты ведь не специалист по ракетам. Насколько это сложно?

Эмили молча пьет. Приносят чипсы, сальсу и две большие каменные миски с гуакамоле. Дейрдре осторожно касается сальсы краешком чипса. Я окунаю сразу три глубоко в гуакамоле.

– Получится из меня хороший рекламшик?

– Нет.

– Тогда займусь набором кадров вместе с Дейрдре. – Я подливаю «Маргариты» в наши бокалы и заказываю еще один кувшин, заказываю закуски, цыплят, свинину и рыбу.

– Почему ты не хочешь рассказать, что случилось в Нью-Йорке? – спрашивает Эмили.

– Я уже вам все рассказала.

– Все? Глория, те, кто в двух шагах от получения Пулитцеровской премии, не смываются с работы, чтобы в одиночестве надираться бурбоном в «Таверне Нунера».

– Я, вашу мать, совершеннолетняя, я не нарушаю законы.

– Расскажи о Нью-Йорке.

– Как я уже сказала, похороны как похороны. Дядя Генри был стар, мы были очень близки, но я как-нибудь переживу утрату.

– А мне показалось, ты говорила о дяде Фредерике, – встревает Дейрдре, подъедающая веточки кинзы с моей тарелки.

Я говорю ей, что у меня нет никакого дяди Фредерика, и я не понимаю о чем, она, и было б неплохо, если бы она повнимательнее меня слушала. Лучшая стратегия, если тебя поймали на неувязках, – повысить ставки. Если осмеливаешься называть других лжецами, они никогда не заподозрят, что ты сам лжешь.

– А почему ты не знакомила меня с дядей Генри? – говорит Эмили, пока я опустошаю ее бокал.

– Он был глухой.

– А…

– Давай лучше поговорим о Перри Нэше, – говорит Эмили Дейрдре, меняя тему. Они обе прекрасно знают, что я думаю обо всем этом и о Перри Нэше в особенности. Он видится с Дейрдре, чтобы следить за мной. Дейрдре встречается с ним, чтобы походить на меня.

– Мне нравится, как морщится его лицо, когда он улыбается. Ради меня он старается улыбаться, хотя все еще не может прийти в себя. Из-за тебя он получил сильнейший стресс, Глор.

– Я спасла его от электрического стула.

– Он так не считает, с тех пор как стал ходить к новому психоаналитику. – Дейрдре доедает кинзу. Она пытается съесть тамалес, кривится и строит рожи над «Маргаритой»:

– Как ты можешь это есть, Глория? Давайте закажем креветок.

– Что значит, он не считает, что я помогла ему?

– Честно говоря, ты ему не особенно нравишься, Глория. К тому же он сказал, что из-за тебя они занялись изучением его документов в медицинской школе, он может потерять лицензию.

– Он мошенничал, а это незаконно. А если и потеряет, все равно он сейчас занят этим дурацким фильмом. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– А я хочу еще послушать, – вмешивается Эмили, жаждущая услышать непристойности. – Ты все еще трахаешься с ним?

– Пощадите меня, пожалуйста. – Я приканчиваю остатки «Маргариты», заказываю еще один кувшин, Дейрдре просит креветок-барбекю.

– Лучше нам поговорить о моей карьере, это куда серьезнее.

– А я хочу знать, что там у вас с Перри, – упирается Эмили.

– Это занятная история, – соглашается Дейрдре.

– А я не хочу, мне это неинтересно.