Небьющееся сердце - Инна Бачинская

– Почему?

– Ну, скажем, потому, что вы коммерсант, а я предлагаю вам выгодную сделку.

– А цена?

– Его благополучие. Ему нужен воздух, солнце, спорт, общество сверстников. Он же еще совсем ребенок. Собака ему нужна, которая будет спать на коврике у кровати.

Де Брагга с удивлением прислушивался к словам Маренича, отмечая теплые человеческие нотки, появив-шиеся в его голосе. А потом спросил:

– А как он попал к Крыникову? Тоже в результате сделки?

– Мне нравится ваш вопрос. Я ожидал его. Нет, я не продавал мальчика вашему другу и деловому партнеру. И не испытываю мук совести. Человек Крыникова случайно наткнулся на Колю в казино и видел, как тот выигрывал в рулетку. А Крыников тогда носился с идеей создания собственного казино, а тут человек, гений, который почти открыл закон рулетки.

– И закон рулетки тоже?

– Да нет, разумеется. Это, скорее всего, прикрытие. Цели у Крыникова совсем другие. Кстати, Коля у него не единственный. На него работают человек пять, я думаю.

– Думаете? А разве вам, как начальнику крыниковской службы безопасности, ничего не известно? Можно ли этому верить?

– Известно, но так сказать, неофициально. Предполагается, что я об этом ничего не знаю. – Он помолчал, потом добавил: – Спрашивайте, господин де Брагга, между нами не должно быть недомолвок.

– А вы не думаете, что я могу рассказать Крыникову о вашем предложении? Ведь то, что вы предлагаете, по сути, предательство.

– Вероятность того, что Крыникову станет известно о нашем разговоре, существует, – признал Маренич.

– Тогда почему?

– Во-первых, у меня нет выхода. Во-вторых, мы с вами двое не очень молодых людей… то есть вы, постарше, я думаю. – Он смотрел на де Браггу и в глазах его промелькнула насмешка – то ли над собой, то ли над собеседником. – Достаточно сильных, чтобы руководствоваться исключительно своими желаниями, принимая решения. С понятиями о чести, надеюсь, никому ничего не должные и никого не боящиеся, вступившие в тот период жизни, когда пора уже собирать камни… Неужели мы бросим на произвол судьбы человека, имея возможность спасти его? Блаженного, не от мира сего, больного? Есть еще и в-третьих, – продолжал он после паузы, – он нужен вам, господин де Брагга, и мы оба это знаем. И я почему-то думаю, что вы свой шанс не упустите, даже в ущерб своему другу и деловому партнеру. С вами у него есть шанс, у Крыникова он обречен.

– Каким образом вы предполагаете это сделать?

– Я дам вам знать. Нужно подготовить почву. Вы когда планируете отбыть?

– Недели через три, я думаю.

– Хорошо, я успею, – сказал Маренич.

Всю дорогу до выхода из парка мужчины молчали, думая каждый о своем. У выхода Маренич сказал:

– Здесь я вас оставлю.

– Да, – сказал де Брагга, – конечно. Спасибо за доверие.

Маренич посмотрел на него в упор и отвел взгляд. Было видно, что он колеблется.

– Я вам не верю, – сказал он наконец. – Я никому не верю, к сожалению. Я вам не верю и понимаю, о чем прошу. Я приглашаю вас участвовать в заговоре против вашего друга и партнера. Дело не в доверии. У меня нет выхода, как я уже сказал. Выкрасть мальчика и бежать? Это даже не смешно. Вот так, уважаемый господин де Брагга. Я с вами откровенен.

– Да, – подумал де Брагга, – подкупающе откровенен! Психолог! Обязывает меня своей откровенностью. Тот же шантаж, только наоборот.

Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Де Брагга вышел через арку и пошел вдоль улицы, направляясь к центру города, а Маренич вернулся обратно в парк.

* * *

Де Брагга, не торопясь, шел вдоль улицы. Набрел на столики уличного кафе и вспомнил, что еще не завтракал. Попросил официантку принести кофе и бутылку минеральной воды. Закрыл глаза, подумал, что устал и хочет домой… на юг Европы, где с веранды его дома видны заснеженные пики Альп, где хрустальный воздух, холодный ночью и жаркий днем, и хвойные леса, тянущиеся насколько хватает глаз. Он думал о своей долгой, бесконечной жизни, богатой событиями… всего и не упомнишь.

Сковронек рассказывал о взрыве, вспышке, бесшумной и холодной… и мертвых телах вокруг. Сковронек был уже большой, он помнит. А он, де Брагга, не помнит ничего… мал был.

– Нас, живых, оставалось пятьдесят три, – рассказывал Сковронек, – все мальчики, остальные лежали мертвые – взрослые и дети.

Сейчас их тридцать два, а для завоевания мира достаточно тридцати, как сказал его новый друг Маренич. Остальные погибли в войнах, приняли мученическую смерть на костре или были удушены шелковым шнурком по решению суда святой инквизиции за чернокнижие, ереси и колдовство. Никто из них не умер своей смертью… пока. Сковронек, странствующий поэт и философ, нашел его годы спустя и рассказал о взрыве, а также объяснил те странности, которые уже начали его беспокоить… преподал азбуку выживания…

– Мы другие, – говорил Сковронек, – мы не стареем, мы не рожаем детей, нам открыта суть вещей, и во сне наша душа возвращается домой…

«Домой, – думает де Брагга, – я хочу домой! Но не туда, куда улетает ночью моя душа – мой дом уже давно не там, а на юг Европы, туда, где моя семья – китаец Ли Чен, его легкомысленная жена, которая без конца покупает одежду, и старый ворон со скверным характером, по имени Катилина, испытывающий мое терпение уже добрую сотню лет; туда, где мои книги и рукописи… подаренные мне разными замечательными людьми, встретившимися на моем жизненном пути; где горы, снег и бесконечные хвойные леса…»

Уже на другой день Оля чувствовала себя у Риеки как дома – шлепала по комнатам босиком, сдирая с окон гардины в стирку, расставляла книги в книжном шкафу, убирала старые газеты и журналы и выносила ненужный хлам в прихожую. Перетерла хрусталь и фарфоровые фигурки в серванте, привела в порядок цветы на балконе – притащив из кухни ведро воды, щедро окатила их водой и срезала сухие ветки. К десяти утра, почувствовав, что устала и проголодалась, сварила себе кофе и сделала бутерброд с копченой колбасой. Риека еще спала, и Оле не хотелось ее будить. Ей было покойно и почти радостно от работы, домашней обстановки, запаха кофе и поджаренного хлеба. Усевшись за стол, она отхлебнула из чашки и закрыла глаза от наслаждения – кофе был горячий, некрепкий и очень сладкий, именно такой, как она любила.

– Доброе утро! – В дверях появляется Риека, растрепанная, заспанная, в небрежно подпоясанном кимоно, под которым ничего не надето. Она зевает, закрыв рот рукой, и стонет: – Еще только десять, спать и спать! А ты – стук-грюк, стук-грюк! Киви тоже топает по клетке, чихает, кряхтит, как перед смертью. Я забыла вчера вынести клетку из спальни… Неймется с утра пораньше! У тебя что, бессонница?

– Сколько можно спать? Уже почти одиннадцать!