Пес войны и боль мира - Майкл Муркок

Клостерхайм издевательски ухмыльнулся.

— Но я здесь, Филандер Гроот, и моя звезда в зените, а все, что вы так любили, увенчалось бесславным концом. Возможно, вы скажете, что это несправедливо. И я предупрежу, что быть сильным — означает иметь свои собственные законы, дела и силу.

— Вы скоро потеряете силу, Иоганес Клостерхайм, король Ариох долго не продержится.

— Я повелеваю всем этим. — Клостерхайм указал распростертыми руками на бесконечные ряды проклятых. — Люцифер повержен! Смотрите! Мы почти достигли границ Неба! Стоит только захотеть, и мы завоюем Святой Город. Мы свергнем слабого старого декадента Бога, который там засиделся. Мы свергнем его идиотского сына. Ариох вынуждает меня, это правда, но он использует меня так же, как Люцифер фон Бека.

— В отличие от вас, фон Бек мужественен, — сказал Филандер Гроот. — Но для вас, Иоганес Клостерхайм, это пустой звук.

— Какой смысл в мужестве? — Сомнение порождает мысли и поступки, — говорил волшебник. — Сомнение ведет по меньшей мере к лучшему пониманию мира. Все остальное в сомнении бессмысленно, причем вы ставите ваши желания превыше возможностей. У меня предчувствие, Иоганес Клостерхайм, что в конце концов вы не найдете успокоения. Ваши сомнения — наихудшие из тех, какие могут быть. И поэтому лица обманывают вас, как вы, несомненно, обманываете короля Ариоха, который тоже, несомненно, обманывает своего повелителя Люцифера. А кого обманывает Бог, спрашиваю я себя… Возможно, простого смертного, который счастлив своим существованием и не обманывает никого.

— Я больше не хочу слышать этих глупых рассуждений, — заявил Клостерхайм, — вы задерживаете меня, Филандер Гроот. Если будете задерживать и дальше, я убью вас!

Филандер Гроот выпрямился. Он выглядел теперь очень эффектно и теребил усы.

— Ба! Это неудачная шутка, Иоганес Клостерхайм. Если вы так говорите, то, видимо, готовы что-то сделать.

Адские создания вокруг нас вертелись и извивались, шипели и скреблись, так сильно они жаждали нашей смерти.

— Это все, что вы жаждали от жизни? — продолжал Филандер Гроот, движением руки указывая на демонов и полумертвых полуживых людей. — Неужели? Страх — самое естественное из человеческих чувств. Вы знаете это?

Клостерхайм все еще не мог оставить волшебника без внимания. Он пожал плечами:

— Но вы должны иметь в виду, что страх не имеет значения тогда, когда достигаешь цели. В ином случае он лишен смысла, так, философ?

— Я полагаю, что наш темперамент ему противостоит, — сказал Филандер Гроот таким тоном, будто играл роль гостеприимного хозяина, — и каждый из нас может представить побудительные мотивы и цели других.

Он поднял руку вверх. Это выглядело так, будто он что-то показывает. На его ладони возник шар цвета пылающего золота. Он светился все сильнее и сильнее, пока все тело Гроота не оказалось охваченным пламенем. Со спокойным выражением достигнутого успеха на лице он посмотрел на нас, а создания Ада, бормоча и вздрагивая, подались назад. Гроот двинул рукой, и огненная река запылала перед демонами, стоявшими вокруг нас. Некоторые очутились прямо в пламени, не имея возможности выйти из него. Еще одно движение руки — и несколько дюжин других созданий запылали.

Клостерхайм отпрянул назад и попытался закрыться рукой от жара. Он закричал:

— Что?! Вам не провести меня! Убейте его!

Будто происходящее было самым обычным делом, Филандер Гроот заговорил со мной:

— Через некоторое время я умру. Но удержу их настолько, насколько смогу.

— Спасаемся вместе! — предложил я ему.

— Нет. Я рад этому.

Я посмотрел на запад, где расстилалась моя цель — зеленовато-голубая дымка.

— Держите! — Я кинул ему бутылочку, содержащую эликсир Люцифера. Он поймал ее с благодарным кивком и приложил к губам.

— Седенко! — закричал я своему спутнику. Потом пришпорил коня.

— Вы будете убиты! — Услышал я крик Клостерхайма позади себя.

Мы помчались по заросшей травой равнине. Все застилала пелена, и можно было различить только золотой огонь, который пожирал ряды проклятых. Седенко был бледен, как труп. Он все время оборачивался. Мне казалось, он плачет.

Я видел, как движется Филандер Гроот, и между нами и адским воинством пролегла река пламени. Запах тления пропал, и мы двигались теперь в свежем воздухе.

Когда мы достигли леса и были между первыми деревьями, Седенко почти свалился с коня, держась за его шею. Его дыхание срывалось. Беспомощный звук срывался с его губ.

Я видел, что его плечи вздрагивали. Он плакал.

— Они убили меня! О, ради всех святых, они убили меня, капитан! Золотой огонь погас. Оставшиеся воины Клостерхайма устремились в нашу сторону.

Я знал, что они не могут войти в Лес на Краю Неба и будут ожидать моего возвращения.

Я соскочил с измученного коня и обнял Седенко. Я поднял его и усадил обратно в седло. Кровь его запятнала мое платье. Он взглянул на меня, на его лице было несчастное выражение.

— Неужели я тоже проклят, капитан?! И тоже отправлюсь в Ад?!

Я не смог ответить.

Когда он умер, я встал и огляделся. Вокруг было тихо. За деревьями расстилалась темнота, но лес не казался густым, в темноте блуждали серые мерцающие огни, будто злоба проникла и сюда.

Я обратил свое лицо к небу и расправил плечи.

— О, я проклинаю тебя, я ненавижу твое Небо и я ненавижу твой Ад! Делай со мной что хочешь, но знай, что твои желания меня не касаются, а мольбы не имеют значения!

Я говорил это Никому. Вселенной. Пустоте…

Тишина пришла в мир. Поверхность долины, насколько хватало глаз, покрывало воинство Клостерхайма — ожидающая, сплоченная воедино масса. Зелено-голубой лес напоминал мне о том, благодаря кому я попал сюда, чтобы завершить сделку с Люцифером. Ни зверей, ни птиц, ничего здесь не было, только сладкий запах цветов и трав.

Я собрал листья и дикие тюльпаны и покрыл ими тело Седенко. У меня не было сил его похоронить. Я зарезал его коня, чтобы он охранял своего хозяина. Затем сел в седло и поскакал в тишину леса. Своеобразное оцепенение охватило мое тело и разум. Может быть, я больше не был равнодушным к страданиям других, к их боли?

Мне стало понятно, что со времени, когда я заключил договор с Люцифером, я изменился так же сильно, как в период с моего детства и до события в Магдебурге. Изменения были незаметными. Не было ничего подобного откровениям. Моя душа просто стала другой. Теперь я знал, что Бог ответственен за Боль Мира. Я решил следовать собственной дорогой. Если мне удастся снова достичь мира, который я покинул, я буду служить не только протестантам, но и католикам. Я буду использовать свои воинские знания, если этого потребуют обстоятельства, но никогда не приму участие в войне добровольно. Я скорбил по Седенко и по Филандеру Грооту и говорил себе, что я должен просить о милости отомстить за их смерть, но, тем не менее, не испытывал никакого собственного гнева против бедного Иоганеса Клостерхайма, тяжелое положение которого ухудшалось с каждым днем тем больше, чем большей он обладал властью.