Мода на невинность - Татьяна Тронина

– Ольга! – с ужасом прервал меня он. – Я никаких таких маленьких девочек...

– Ах, оставьте! – вскричала я. – Вы погубили целую семью, вы довели меня до сумасшествия... Вот вы обещали, что наложите на себя руки, – обещали, да? Так что же вы своих слов не держите?

– Я... – Он вдруг побледнел. – Может быть... Ты очень жестока ко мне.

Он посмотрел на меня с отчаянием, с каким-то последнимотчаянием, и побежал. Это было с его стороны большим подарком, потому что я не хотела появляться на нашей улице рядом с ним.

* * *

...Дома веселье было в полном разгаре.

Именно веселье – потому что все обитатели нашего дома встретили Ника словно родного, словно Одиссея, после долгих и трудных странствий вернувшегося в родные края. Еще до моего прихода они успели все перезнакомиться и были полностью очарованы гостем – Молодцова глядела на Ника как на вернувшегося блудного сына, Филипыч светился бледной улыбкой, а уж про семейство Аристовых я и не говорю – так они были радушны к гостям, даже Виргинию перепала часть их любви.

Инесса не отходила от Ника, или, может, это он хотел быть рядом с ней...

– Ах, деточка моя! – кинулась ко мне тетя Зина. – Какую драматическую историю рассказал нам сейчас Николя... Ни в одном сериале такого не увидишь! Бедный, ему так и не довелось увидеть своего дедушку...

Глеб издали подмигнул мне, но я видела, что и он тоже тронут происходящим.

Мы расположились в гостиной Аристовых, за большим столом, тетушка достала свою знаменитую наливку, впрочем, тут же выяснилось, что и гость пришел не с пустыми руками – стол украсила довольно внушительная бутылка «Джонни Уокера».

– Привет от Америки, – с улыбкой пояснил Ник.

– Замечательно! – потер руки Глеб. – Много слышал, но ни разу не пробовал.

Инесса с другого конца стола погрозила ему кулаком, отчего Глеб сразу поскучнел. Борис молчал – он сидел между Любовью Павловной и Валентином Яковлевичем и прилежно ел салат оливье, всем своим видом показывая, какой он положительный юноша.

Ника, казалось, нисколько не смущало, что у Инессы такие взрослые дети, – наоборот, это его восхищало, он даже произнес несколько комплиментов на тему того, что у кого чьи дети – и не разобрать, причем комплименты касались и Любови Павловны – отчего та разрумянилась, как настоящая девочка, и только малиновые волосы выдавали ее возраст.

«Ах, знал бы Ник, чьи это дети... – замирая, подумала я. – Все мы сейчас говорим о старом Ивашове, но никто не знает, что вот сидят его отпрыски, красивые и талантливые!» Призрак Николая Александровича Ивашова витал над столом – все только о нем и говорили. Ник вспомнил какие-то старинные семейные предания, из детства Ивашова, о которых рассказал ему родной дедушка, Григорий, потом Молодцова припомнила, как Ивашов судился с ЖЭКом столько-то лет назад из-за отопления, Любовь Павловна с Валентином Яковлевичем хором поведали историю о том, как Ивашов строил беседку во дворе (они всегда выступали и говорили вместе, точно сиамские близнецы), даже Филипыч тонким звенящим голоском рассказал нечто душещипательное, и вышло так, что с покойным князем они были чуть ли не лучшими друзьями. Инесса улыбнулась мне с другого конца стола – и в ее улыбке было напоминание о нашей тайне... «Никто не знает правды... только я и она».

– Вы тоже знали старого Ивашова? – обратился ко мне Виргиний, причем «вы» он произнес как «ви». Он сидел рядом и пытался за мной ухаживать – накладывал салаты и подливал в рюмку.

– Нет, не имела чести... – промямлила я, тщетно стараясь отодвинуться от своего соседа – он сидел слишком близко и, как мне показалось, все время пытался ухватить меня за колено. Но в гостиной было очень тесно.

– Оленька – моя племянница, из Москвы, – напомнила тетушка, учтиво нюхая рюмочку с «Джонни Уокером», но так и не решаясь ее пригубить. – Да, она не имела чести знать...

Все происходящее немного напоминало какое-то дворянское собрание, даже старались говорить на старинный манер.

– Я холост, – вдруг ни к селу ни к городу сообщил мне Виргиний. – Мечтаю увезти из России невесту.

Я только пожала плечами.

– А что, я интересуюсь, русские девушки не мечтают об Америке? – обиделся он.

– Некоторые мечтают, – честно призналась я. – Даже очень многие... Особенно попасть в Санта-Барбару.

– Ха! – скривился Виргиний. – Далась людям эта Калифорния! От Калифорнии у людей рак кожи начинается, потому что там солнце некуда девать. Я живу в Бруклине – это Нью-Йорк, солнца тоже хватает, но рака кожи там нет!

– Очень рада за вас! – многозначительно перегнулась через стол Молодцова, поднимая рюмку вверх. Она раскраснелась и была чрезвычайно оживлена.

– Мой дедушка был хасид, – обратился теперь уже к ней Виргиний. – Но мой отец современный человек, он женился на стопроцентной американке, и я тоже стопроцентный американец и не схожу с ума по вере, как мой дедушка. Я гражданин свободной страны, и мне все равно, какого вероисповедания будет моя девушка.

– За любовь! – подмигнула мне Молодцова.

– А вы, Оля, как относитесь к Америке? – обернулся ко мне Виргиний и как бы случайно положил руку на мое колено. – Вы знаете инглиш? О, даже если не знаете, это не имеет никакого значения – никакого! – потому что в нашем квартале все говорят по-русски, и даже газета выходит на русском языке...

– Виргиний, придержи коней, – добродушно обратился к нему Ник. – Четвертой волны не будет.

– Почему не будет? – насупился Виргиний. – И какой такой четвертой волны?

– Вы работаете секретарем у Ника? – спросила я, тоже как будто случайно скидывая его руку со своего колена.

– Временно, – сделал важное лицо Виргиний. – Это очень сложная, очень ответственная работа, но это неправильный перевод... Я не секретарь Ника, я его менеджер. У моего отца есть свой гешефт, свое дело в Бруклине – он занимается антиквариатом, и скоро его дело перейдет ко мне...

– Придержи коней! – ослепительно улыбаясь, опять обратился к нему Ник. – Оленька, мой секретарь чрезвычайно болтлив, он кому хочешь заморочит голову...

– Ну что вы! – вступилась за Виргиния Молодцова. – Он очень положительный молодой человек, и Оленьке не в тягость...

Ей хотелось свести нас – явно возрастная привычка к сводничеству, усугубленная уходом Акима Денисовича. Чем еще заняться бедной женщине, как не испортить жизнь другим людям?..

Я посмотрела на Инессу – она ответила мне ласковым, рассеянным взглядом и тут же снова повернулась к Нику, они что-то обсуждали вполголоса.

Странно они смотрелись рядом, странно и даже как-то нереально – потому что редко когда можно увидеть столь красивых людей вместе, разве что в кино. В голливудском кино.

Инесса была похожа на золотую статуэтку, она вся светилась мягким медовым блеском: волосы, ресницы, глаза, помада и румяна – все было золотистого оттенка, платье из тонкого трикотажа с металлическим желтым блеском, длинные ногти – словно пластины из драгоценного металла, так и хотелось прищуриться, чтобы разглядеть на каждом ноготке пробу высшей категории.