Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи

пожалуй, схватят за воротник и силой потащат, я воскликнул:

— Во имя аллаха, что ж, идемте!

Я надел аба, и мы отправились в Нарин-Кале — резиденцию губернатора.

Вижу, Юсиф Аму также идет с нами. Как я его ни уговаривал вернуться домой, он не согласился и только сказал, что он не найдет себе дома места от беспокойства.

Когда мы прибыли в крепость, нас прежде всего повели к некоему человеку, назвав его «наибом».[161] Один из фаррашей шепнул ему что-то на ухо и ушел. Наиб повел нас еще к какому-то человеку. Это и был сам начальник полиции. Наиб тоже пошептался с ним.

Я был в крайнем смятении. Я подумал, что этим бесчестным людям ничего не стоит продержать меня здесь в тюрьме целый год, и кто услышит мои крики о помощи? Может случиться, что губернатор отдаст приказ отрезать мне уши и нос. Кто тогда вступится за меня, кто мне поможет? Всякий, кого душил ночью тяжелый кошмар, может до некоторой степени представить мое состояние, понять мой ужас и тревогу.

Фаррашбаши между тем с какой-то особенной, свойственной ему манерой, помедлив некоторое время, поднял голову и очень резко и грубо крикнул:

— Ну, человечишко, что же ты сделал с лошадьми?

— С какими лошадьми?

— С теми самыми, которые ты нанял вчера.

Стараясь держаться смелее и независимее, я громко закричал:

— Да понимаешь ли ты, что ты говоришь? Что я могу ответить на такой вопрос?

Фаррашбаши вскочил в страшном гневе и заорал:

— А ну-ка пойдем!

Мы прошли двор и очутились в большом зале. Я увидел, что возле окон залы, скрестив руки на груди, стоят несколько просителей и истцов, настолько неподвижных, что можно бью подумать: душа уже покинула их тела.

Судья восседал на кресле, а несколько поодаль от него сидели какие-то люди в чалмах.

Фаррашбаши подтолкнул нас ближе, и мы остановились, опустив головы. Он доложил судье:

— Эти люди наняли лошадей, а теперь отказываются от этого.

— Судья спросил:

— Где лошади?

— Господин судья, — сказал я, — мы этого не знаем.

Я хотел еще кое-что добавить, но тут вмешался Юсиф Аму:

— Господин судья, мы — путешественники, иностранные подданные. Если вы причините нам вред, то я тотчас же отправлюсь на почту и телеграфирую в Тегеран английскому посланнику о том, что здесь творится.

Судья немного помедлил, покрутил усы и затем, не найдясь, что ответить, сказал:

— Вы свободны, свободны.

Тогда я набрался храбрости и заявил:

— Господин судья, иностранные мы подданные или ваши соотечественники — это неважно. Слава богу, мы — мусульмане. Но я хочу вам доложить следующее: в былые, далекие времена каждый падишах, который желал вторгнуться с войском в чужую страну, выдвигал религиозные мотивы. Религиозная сущность была обычным поводом для захвата чужих стран. Однако теперь каждое государство, нападая на другое, имеет в виду захватить в руки свободу граждан этих стран и торговлю, в которой они видят основу благополучия и спокойствия народа и причину процветания страны. Ради расширения сфер торговли тратятся миллионы и проливается кровь. Так не удивительно ли, что вы собственными руками закрываете перед своим народом пути к торговле. Вместо того, чтобы строить железные дороги и прокладывать караванные пути, вы под видом всяких реквизиций и «захватов лошадей» отнимаете у народа единственный вид транспорта — верблюдов и лошадей, содержание которых стоит им хлопот, тяжкого труда и трат. Вы просто издеваетесь над рабами божьими, не боитесь вы бога!

При этих моих словах судья закричал еще громче:

— Вы свободны! — и отвернулся от меня.

Фаррашбаши также сделал нам знак удалиться, и мы направились к выходу. При этом фаррашбаши сказал тихо наибу:

— Выгодное же дельце вы мне подстроили! Затем еще раз крикнул нам вслед:

— Нечего вам тут толкаться, убирайтесь!

Мы направились к воротам крепости. Вижу, за нами бегут те два фарраша и один говорит, чтобы мы дали им «на челав».

— Что, что? — не расслышал я.

— За услуги, — ответил он.

— Ах ты, негодяй! — возмутился я. — Какие-такие «услуги» мы от тебя видели?

Он ответил:

— Так разве мы батраки твоего отца? Надо же нам что-то есть — не сосать же нам молоко матери? И мы хлеб едим.

— А мне-то что? — вскричал я. — Эй вы, слуги фараона и Шаддада, а ну-ка подальше от меня! Да вырвет господь из земли корни ваши и вам подобных! Или вы ждете, чтобы я снова вернулся к тому Нимвроду и спросил бы у него, чего хотят от меня эти порождения шайтанов?!

Тогда другой фарраш обратился к первому:

— Пойдем, Мешеди Риза, эти мерзавцы иностранцы все ненормальные.

Короче говоря, мы едва выбрались из когтей этих волков. Дорогой я сказал Юсифу Аму:

— Зачем ты сказал неправду? Мы ведь не иностранные подданные. А что, если бы они потребовали наши паспорта? Что тогда делать?

— То была ложь во спасение, — отвечал он. — Разве они сообразили бы вспомнить о паспортах, коли уж раскрыли кошельки для взяток, да дело-то не выгорело.

Я заметил, между прочим, что большинство иранских чиновников во время разговора с простым народом кладут руку на усы, покручивают их и как-то по особому выговаривают слова: быстро-быстро, громко и проглатывая окончания, например: «не, не...» вместо «нет», «оч... хор...» вместо «очень хорошо» и тому подобное.

Итак, мы вернулись на свою квартиру и оставались там еще целых тринадцать суток. Все время пребывания в Ардебиле я не находил себе места и тоске моего сердца не было предела.

Не страшно ли? Во всем городе никто из жителей, кроме меня, не отдает себе отчета о всех этих невероятных притеснениях и никто не удивляется такому положению. Можно подумать, что терпеть подобный гнет является их органической потребностью и что они и не подозревают о правах человека. Сознание этого еще больше увеличивало силу моих страданий.

И вот, несмотря на всю эту тиранию, тегеранские газеты каждый день заверяют в разделе «Вести из провинции», что народ доволен, покоен и всячески благоденствует. Можно подумать, что это эпоха самого Ануширвана! Да будут вовеки презренны эти люди!

Кстати сказать, губернатору, как потом выяснилось, и нужно было всего каких-нибудь двадцать голов этих несчастных скотов. И это-то послужило причиной невообразимой сутолоки, шума, незаконных захватов, приостановило торговлю и причинило людям столько неприятностей! Воспользовавшись суматохой, губернаторские фарраши поживились и здесь, собрав