Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс

Из этих найденных книг Великой княжне Ольге Николаевне принадлежали 3 английские и 2 французские книги; кроме того, 2 французские книжки принадлежали одновременно двум старшим сестрам.

Великой княжне Татьяне Николаевне принадлежали: 7 английских и 17 русских книг, а именно: Молитвенное правило готовящимся к Святому Причастию; Благодеяние Богоматери; Часослов; Письма о христианской жизни; О терпении скорбей; Житие и чудеса святого Симеона Верхотурского; Житие преподобного Серафима Саровского; Акафист Богородице; Двенадцать Евангелий; Моя жизнь во Христе; Утешение в смерти близких сердцу; Сборник благоговейных чтений; Беседы о страданиях Филарета; Великий канон Андрея Критского; Сборник служб, молитв и песнопений; Чистякова. История Петра Великого; Чарский. Смелая жизнь.

Великой княжне Марии Николаевне принадлежали: 2 английские и 4 русские книги: Л. Толстой. Война и мир; Попов. Отблески; Книжка наглядного обучения иностранным языкам; Авенариус. На Париж.

Великой княжне Анастасии Николаевне принадлежали 4 книги сочинения Лажечникова.

Наследнику Цесаревичу принадлежали Правила игры на балалайке, Память о Тобольске, Памятная книжка на 1917 год, Тетрадь для французского языка.

Государыне Императрице принадлежали: Нилус. Великое в малом; Аверченко. Синее с золотом; Аверченко. Рассказы для выздоравливающих; три тома сочинений Чехова и 1 французская книжка.

Часть же книг, взятых с собой Царской Семьей в Тобольск из библиотеки Царского Села, оказалась в помещении Волжско-Камского банка, но в очень ограниченном количестве и с разрозненными томами сочинений и недостающими нумерами журналов. Видимо, среди книг кто-то хозяйничал и большую часть похитил.

Но и среди этих книг также не оказалось ни одной немецкой книги. Наоборот, обращалось внимание на наличие книг антигерманского направления: брошюра «Немецкое зло»; Густав Лебон. Основные причины войны; Крэмб. Германия и Англия и т. п. Далее характерно было наличие «Списка фамилий и псевдонимов современных советских деятелей», брошюра «А.Ф. Керенский» и ряд серьезных книг социально-политического направления: Лев Бернстед. Как закрепить землю за народом; Пешехонов. Национализация земли; Ядринцев. Сперанский и его реформы; Семенов. Демократия и армия; брошюра «Земля и воля»; Мылов. Политические партии и т. д.

Много оказалось книг по истории и географии России, книг философских и духовного содержания и разрозненных журналов периодической печати: Исторического вестника и Вестника Европы. Беллетристических книг осталось мало и среди них на книге Мельникова-Печерского «В лесах» имелась отметка: «Прочел в Тобольске, сентябрь 1917 г. Николай», а на книге Л. Толстого «Анна Каренина»: «Читал в Тобольске, февраль 1918 года. Николай».

В Екатеринбурге в доме Ипатьева тюремщики лишили возможности Царскую Семью пользоваться книгами; зубной техник Исаак Голощекин и ротный фельдшер Янкель Юровский, по-видимому, не имели в виду особенно скрывать от Царской Семьи, для чего они держат ее в Ипатьевском доме, и в последние два с половиною месяца своей земной жизни Августейшие Мученики имели в своем распоряжении захваченные Государыней ее неразлучные спутники: «Евангелие», «Лествицу», «О терпении скорби» и «Библию». Филипп Проскуряков рассказывал, что обыкновенно читал Государь или Государыня, а все остальные заключенные, собравшись вместе в столовой, слушали и занимались каким-либо рукоделием. Иногда в перерывах они пели. «Их пение я сам не один раз слышал, – говорил Проскуряков. – Пели они исключительно одни духовные песни».

Видно, в этом приближении к Богу, в твердом сознании скорого предстательства пред Лицом Его Царская Семья имела силу духа просить Его:

5. Ни дневников Государыни и Августейших детей, ни каких-либо вообще документов Его Величества среди собранных в Ипатьевском доме бумаг и вещей не оказалось. Документы государственного значения и личная переписка Государя Императора были конфискованы еще Керенским в Царском Селе, о чем будет рассказано во второй части этой книги. Но дневники оставались у Государя Императора, и Он продолжал их вести и в Тобольске. При переезде из Тобольска в Екатеринбург, по словам Чемадурова, дневники были уложены в отдельный сундучок и отправлены со всем багажом. Так как Царская Семья своего багажа в Екатеринбурге не получила, то возможно, что советские деятели завладели дневниками уже при самой перевозке багажа из Тобольска в Екатеринбург, а не только после убийства. На такие, по крайней мере, мысли наводят слова Янкеля Свердлова; когда в заседании Президиума ЦИК 18 июля 1918 года он говорит своим коллегам, что документы о заговоре высланы из Екатеринбурга с особым курьером, а через несколько фраз заявляет, что «в распоряжении ЦИК находятся сейчас чрезвычайно важные материалы и документы Николая Романова, его собственноручные дневники» и т. д. Это вставленное слово сейчас заставляет думать, что дневники Государя Императора уже были в Москве до прибытия курьера, высланного после убийства, тем более что Янкель Свердлов перечисляет категории разных документов и писем, что едва ли Екатеринбург мог сообщить ему в то время, полное сумятицы, так как для этого надо было более или менее разобраться в захваченных в Ипатьевском доме документах к моменту переговоров с Москвой по прямому проводу, а, как рассказывает кучер Елкин, Янкель Юровский всю первую половину дня 17 июля прокатался по городу.

Совершенно случайно сохранился и был отобран у Михаила Летемина собственноручный дневник наследника Цесаревича за 1917 год. Это небольшая книжка в твердом, обтянутом сиреневым муаром с золотым тиснением переплете. На оборотной стороне первого внутреннего бумажного оберточного листа рукой Государыни Императрицы на верху страницы поставлен крест и под ним написано: «Всея твари Содетелю времена и лета во Своей власти положивый, благослови венец лета благости Твоея, Господи, сохраняя в мире Императора, молитвами Богородицы и спаси ны». А на следующем внутреннем таком же листе: «Дорогому моему Алексею от Мама. Царское Село».

Трогательно, по-детски, заносил Цесаревич в дневник свои наблюдения над трагически-жгучими событиями этого тяжелого для его Родителей и для всей Семьи года. Он болел, и болел серьезно, поэтому, естественно, доминирующими мотивами записи являются отметки о состоянии здоровья и связанные с этим разрешавшиеся ему развлечения дня. Но он наблюдателен, отмечает, конечно, по-своему и события внешней жизни, оставлявшие в нем то или другое впечатление: «Сегодня приезжал Керенский; я спрятался за дверь, и он, не замечая меня, прошел к Папа». «Когда мы ехали на вокзал, кругом нас скакала кавалерия» – это при отправлении в Тобольск. «Мы ходили в церковь; по всему пути стояли шпалерами солдаты». «Сегодня нас опять не пустили в церковь. Дураки». «Как тяжело и скучно» – одна из последних записей в Тобольске. В Екатеринбурге наследник Цесаревич не сделал ни одной записи.

Как общий характер – вначале записи в дневнике идут почти ежедневно; дух их бодрый, веселый. Потом, с переездом в Тобольск, записи делаются все реже и реже, а содержание их становится все грустнее и грустнее, как будто предчувствие закрадывалось в его юную душу и ему не хотелось заносить этого состояния в дневник. Однажды он выразился: «Если будут убивать, то чтобы недолго мучили». Павел Медведев говорит, что «после первых залпов Наследник еще был жив, стонал; к нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих».