Дверь. Альбом - Мэри Робертс Райнхарт

они молчат. Или от страха, или защищая свои интересы, или кого-нибудь. И задают нам загадки. Вот вы, например. Сжигаете коврик и тем самым создаете такую улику против Джима Блейка, что не слишком грамотный суд присяжных может спокойно отправить его на электрический стул. Зачем вы его сожгли? Что такого нашли, а мы пропустили? Я же буквально вылизал эти коврики.

— И ни на одном не было пятен?

— Пятна? Вы нашли на коврике пятна?

— Да, нашла. Пятно в форме кольца.

Он встал и взял шляпу.

— Вам, вероятно, будет интересно узнать, что когда я осматривал машину наутро после смерти Флоренс Гюнтер, никаких пятен на этом коврике не было.

Не знаю, какие выводы он извлек из этих новых сведений о коврике, но его заключительная фраза меня утешила мало.

— Даже не знаю, насколько это может повлиять на мнение присяжных, — заявил он. — С первого взгляда, мисс Белл, дело абсолютно ясное. У Блейка было оружие и мотив. Единственное, чего у него не было, так это… Уж извините меня, кишка у него тонка. Но заметьте, мисс Белл, я не говорю, что он невиновен. Все выглядит так, что он виновен. Я только говорю, что есть неувязки, и некоторым из них я просто должен найти объяснение.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Это случилось в среду восемнадцатого числа, через месяц после смерти Сары и примерно за шесть недель до того, как стреляли в Джозефа.

Поднявшись в тот вечер к себе, обессиленная и физически и морально, я обнаружила на своей постели Джуди. Она лежала, свернувшись калачиком, и пребывала в унынии.

— Разреши мне остаться, — взмолилась она. — Хотя бы пока матери нет. Мне надо с тобой поговорить.

— Разве она не дома? — удивилась я.

— Роберт повез ее куда-то на машине. Кажется, в дом дяди Джима, на Пайн-стрит.

Это меня удивило еще больше, но Джуди объяснила, что надо подобрать вещи для передачи Джиму в тюрьму.

— Только почему ей для этого нужно так много времени? — заметила Джуди почти раздраженно.

— А я и не слышала машину.

— Знаешь, Элизабет Джейн, ты немного глуховата. Я бы не удивилась, узнав, что ты не слышишь многого из происходящего. Или не знаешь.

— И что же такого происходит, чего я не знаю?

— Ты не слышала, как Элиза вчера ночью визжала

— Я приняла снотворное. А почему она визжала?

— Привидение, — ответила Джуди.

Когда я разобралась с этой историей и поговорила с Элизой, мне пришлось признать, что она действительно что-то видела.

Француженка все еще выглядела бледной. Она вроде бы сама хотела мне все рассказать, но Джозеф жестко приказал ей молчать. И ни при каких обстоятельствах ничего не говорить служанкам — или «ей самой придется управляться со всей готовкой и уборкой по дому». Этой угрозы оказалось достаточно, но она все-таки проболталась Джуди, выпалила ей все одним духом на своем французском, отчаянно при этом жестикулируя.

Ее слова заслуживали доверия, и прежде всего потому, что она не говорила по-английски, хотя неплохо понимала Джозефа. Но она ничего не знала о том, о чем болтали на кухне и в комнатах слуг, а Джозеф потом сообщил мне, что велел обеим служанкам молчать.

Рассказ Элизы, который Джуди дополняла в тех случаях, когда моего французского оказывалось недостаточно, был драматичен и сводился к следующему.

Ей предоставили бывшую комнату Мэри Мартин. Ночь выдалась душной, как в середине лета, и, ложась спать, она оставила дверь открытой. Но ветерок дул с противоположной стороны дома. Тогда она открыла дверь напротив, считая, что там тоже находится комната.

Но за дверью оказалась лестница на чердак. Увидев ступеньки, она удивилась, но еще больше удивил ее падающий откуда-то сверху слабый свет.

Это ее не встревожило, а, скорее, заинтересовало. В ночной рубашке, босиком и поэтому неслышно она пошла наверх, не думая ни от кого скрываться. Однако вскоре, должно быть, какой-то звук все-таки выдал ее присутствие. В этот момент она была уже почти наверху и на секунду увидела неясную белую фигуру, склонившуюся над каким-то предметом. Повернувшись, она бросилась вниз. Но эта фигура, с дрожью сообщила Элиза, тут же ее догнала и обогнала. Она успела почувствовать только прикосновение, как она выразилась, астральных одежд и закричала.

Она заперлась в своей комнате и продолжала визжать до тех пор, пока на шум не пришел Джозеф. Служанки все как одна предпочли остаться у себя, а Джозеф еще долго уговаривал ее открыть ему дверь.

Когда мы с ней разговаривали в тот вечер, она еще не выходила из комнаты Кэтрин и упрямо отказывалась идти ночевать к себе.

— Я думаю, тебе это показалось, Элиза, — уговаривала ее Джуди. — Ну не будь глупой. Привидений не существует.

— Мадемуазель, я сама видела. Я его коснулась.

— К привидению вообще нельзя прикоснуться. И запомни: не болтай никакой чепухи матери. Ложись в постель и помолись. Это поможет.

В конце концов нам пришлось самим отвести ее к ней в комнату и подождать, пока она как следует запрет дверь. Только тогда Джуди обратилась ко мне, заявив без обиняков:

— Так вот, она кого-то или что-то видела. Она, может быть, и идиотка, но я ее знаю. Просто так она из постели не вылезет.

Мы вместе отправились на чердак. Ночью там действительно немножко жутковато, но я не смогла найти никаких признаков, что там что-нибудь двигали. Мне показалось, что Джуди на чердаке уже побывала и тоже ничего не нашла.

Частичное объяснение происшедшего мне смог дать Джозеф, который дожидался приезда Кэтрин в своей буфетной.

— Окно комнаты для шитья на втором этаже было открыто. Я думаю, мадам, он выбрался там. Оттуда можно спрыгнуть на крышу кухонной веранды.

Элизе он, кажется, приказал говорить всем, что она увидела мышь. Как сказала Джуди, не предрассудок — так глупость.

Кэтрин вернулась очень поздно, но мне показалось, что она выглядела несколько лучше.

Она сказала, что осмотрела весь дом Джима и решила туда перебраться.

— Дела обстоят так, Элизабет, что мне придется пробыть здесь некоторое время. Хотя бы пока они не снимут с Джима это возмутительное, надуманное обвинение. А нас трое. Я не хотела бы вас стеснять. Вызову слуг из Нью-Йорка, и все будет нормально.

Я не возражала. Было видно, что она уже приняла решение, хотя Джуди оно не очень нравилось.

— А что будет с Амосом?

— Оставлять не буду. Он мне не нравится, и я ему не верю.

Этим она добилась только того, что Амос