Год тумана - Мишель Ричмонд

Снизу доносятся тяжелые шаги. По длинному коридору, через кухню и столовую, в прихожую. Входная дверь открывается. Возможно, Джейк решил прогуляться. Дверь захлопывается, но слышно, что он по-прежнему дома. Ему нечего делать и некуда идти.

Пациенты с травмами мозга часто помнят свое детство в ярчайших подробностях, но не в силах припомнить события более поздних лет. Они говорят о людях, которых не видели десятилетиями, как будто расстались с ними всего лишь несколько часов назад. Помнят подарки на день рождения в пять лет, но не могут читать даже самые простые книжки.

Каждый день просеиваю воспоминания, как золотоискатель — песок. Помнится слишком многое — моменты детства, сейчас не имеющие никакого значения, имена и лица, места, оставшиеся далеко в прошлом. Единственное, что я ищу, — след, который приведет к Эмме, но он погребен под грудами воспоминаний. Каждое из них сбивает с пути, это наносной мусор, плавающий по волнам памяти. Меня посещают яркие воспоминания, полные звуков и движений, иногда даже запахов. Нет никакого проку от столь бесполезной информации, но от нее никуда не деться и она требует к себе внимания.

Залив Шорес, Алабама. Мне девять лет, мы на пляже всей семьей. Помню мужчину и женщину, лежащих рядом с нами на ярко-желтых полотенцах. Пьют чай со льдом из пластмассовых стаканчиков и читают. Они примерно ровесники моих родителей, но тем не менее от них так и пышет юношеским задором, несвойственным моим отцу и матери. На мужчине плавки, на женщине — черное бикини. На папе — длинные шорты защитного цвета, мама одета в легкую юбку до щиколоток и рубашку. У парочки есть ребенок — мальчик моих лет, который смотрит на меня и ухмыляется. Очень загорелый, светловолосый, на носу — белое пятнышко солнцезащитного крема.

В то время как мы сидим в тени двух зонтиков, на гигантском покрывале, под защитой маленьких вентиляторов, эти счастливцы лежат на солнце. У женщины массивная грудь — шоколадно-коричневая ложбинка ее лишь подчеркивает, а золотистая застежка бикини оттеняет. Пока моя мать разгадывает кроссворд, отец слушает радио, а Аннабель спит, я наблюдаю за нашими соседями сквозь солнечные очки и мечтаю прикоснуться к этой невероятной груди.

Сорванец зачерпывает песок совком и высыпает на спину отцу.

— Эй, — говорит тот, не отрываясь от книги.

Мальчик повторяет то же самое, на этот раз с матерью.

— Лучше пойди и построй замок, — советует она. Белобрысый дуется несколько секунд, а потом хватает ведерко и лопатку и бежит к кромке прибоя. Некоторое время усердно строит замок, потом оставляет его и начинает шлепать по воде. День жаркий и безоблачный, солнце яркое, волны невысокие, но по всему пляжу расставлены деревянные доски, на которых написано «Сильное течение! Купаться опасно!».

Сосед по пляжу то забегает в воду, то выскакивает из нее. Хочу к нему присоединиться, но родители ни за что не позволят. «Для плавания существуют бассейны», — часто повторяет отец. Несколько минут я с завистью наблюдаю за мальчишкой. Малолетний позер то и дело оборачивается взглянуть, не смотрит ли кто-нибудь на него. Машу ему рукой. Он улыбается, а потом плюхается на песок и изображает какой-то диковинный танец, болтая ногами в воздухе. Вскоре мне становится скучно, и я перестаю обращать на него внимание.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем наша соседка села и посмотрела в сторону воды.

— Том.

Мужчина перелистнул страницу.

— Что?

— Я не вижу Чарли.

Она встала и пошла к воде. Мужчина захлопнул книжку и последовал за ней. Потом оба перешли на бег и начали кричать: «Чарли!»

Папа встал и бросился к ним. Аннабель проснулась и спросила:

— Что случилось?

Атмосфера на пляже изменилась мгновенно. Паника охватила всех, и уже через несколько минут все взрослые выкрикивали «Чарли». Женщины крепко прижимали к себе собственных детей, тогда как мужчины сбрасывали рубашки и сандалии и лезли в воду. В том, как всеобщая апатия перерастала в хаос, было что-то волнующее, отчасти даже похожее на цирк.

Появилась береговая охрана. Лодки, до тех пор лежавшие на берегу, стали прочесывать купальную зону. Вскоре приплыл патрульный катер с включенными сиренами. Имя Чарли выкрикивали в мегафон. Время как будто помчалось быстрее.

Когда мы собирали свои полотенца, собираясь уходить, женщина в черном бикини сидела у воды и плакала. Волосы спутанными прядями свешивались на лицо. Мужчина молча стоял на коленях рядом и весь дрожал. Между ними на песке лежало синеватое тельце. Глаза мальчика были раскрыты, губы слегка разомкнуты. Вокруг лодыжки обвилась водоросль. Белобрысый казался мне таким прекрасным в своей неподвижности. Даже теперь я ждала, что сейчас он очнется и начнет болтать ногами в воздухе, подмигивать и смеяться, как будто все это шутка.

Ехали домой в молчании. Мама плакала, а отец не сводил глаз с дороги. Раздался удар грома, от которого машина вздрогнула; начался дождь. Стеклоочистители щелкали и скрипели. В какой-то момент мама обернулась и крепко схватила нас с Аннабель за руки.

— Девочки… — прошептала она. Должно быть, молилась.

Я протерла запотевшее стекло и принялась наблюдать за тем, как мимо мелькают песчаные дюны, груды водорослей и маленькие розовые домики на сваях. Над океаном сверкали молнии. Плечо слегка ныло от солнечного ожога, на губах подсохла соль. В машине стоял сладкий теплый запах. Очень хотелось пить, но в этой жуткой тишине просить было неловко. Аннабель спала, вытянув ноги на сиденье, с запрокинутой головой и широко раскрытым ртом. Я потянулась к ней удостовериться, что она дышит, а потом ухватила сестру за пятку — просто почувствовать тепло живого тела. В те минуты я любила ее до потери сознания.

Затем задремала. Машина с гудением неслась по шоссе. Даже сквозь сон я чувствовала, как мама смотрит на нас с каким-то странным выражением на лице, словно видит в первый раз.

День сто восемьдесят четвертый. После семинара Дэвид, отец Джонатана, приглашает к себе на кофе. Я еду с ним в Коул-Вэлли. Он живет в викторианском особнячке, в тихом квартале. В доме паркет черного дерева. Тишина.

Дэвид щелкает выключателем в коридоре, и дом тут же заливается светом. Играет музыка.

— Нравится? Я устроил так, чтобы одновременно можно было включить и свет, и музыкальный центр.

— Потрясающе.

— Так можно вообразить, будто возвращаюсь не в пустой дом.

В центре гостиной стоит рояль. На пюпитре — партитура «Пятого фортепианного концерта». Нажимаю на клавишу, и инструмент издает стонущий звук.

— Играете?

Дэвид качает головой.

— Играет жена. Играла… Она учила Джонатана. У него от рождения были невероятно длинные пальцы. Джейн говорила, что это отличный задаток.

На полке над камином и на столе стоят семейные фотографии в рамочках: Дэвид и Джонатан у входа в Диснейленд; Джейн и Джонатан на пикнике, между ними на столе лежит жареная курица; все трое стоят на борту парома, на заднем плане маячит статуя Свободы. На стене висят цветные фотографии, сделанные в студии, на фоне декораций. На двух из них Джонатан играет с маленьким спаниелем.