Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без - Наталья Павлищева

Наталья Николаевна терпела, умоляла брата скорее прислать лошадей из Завода, ходила в Тригорское, снова кланялась, просила, но детей возила в Святые Горы часто. Отца помнила только Маша, да и то Наталье Николаевна казалось, что она больше делает вид, что помнит, остальные были совсем маленькими, Таша так вообще кроха. Поэтому Наталья Николаевна так старалась, чтобы дети поняли: Пушкин – это святое.

Часто читала пушкинские сказки и даже выборочно из «Евгения Онегина», о котором Таша говорила:

– Он негий…

Из «Он негия», конечно, любили «Зиму», но вопросов она вызывала множество.

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь;

Его лошадка, снег почуя,

Плетется рысью как-нибудь…

За этим следовало:

– А что такое «надровнях»?

У четверых детей было столько вопросов, что и десятку взрослых не ответить, а тут она почти одна… Считавшая себя почти взрослой Маша поучала Гришу:

– Ты неправильно говоришь, Пушкин не так писал, надо не «обручке», а «облучке»!

Наталья Николаевна переживала, чтобы они не стали воспринимать Пушкина, как просто первого поэта России, дети должны понять и запомнить с малых лет, что этот великий поэт их отец. Они произносили «papa» по-французски, это как-то невольно отдаляло их от Пушкина.

Вообще, в Михайловском совсем не хотелось говорить по-французски. Заметила это все та же Маша:

– Здесь французский не живет, он в Петербурге остался.

И мать поразилась тому, насколько это верно.

Она, как могла, освобождала Азю от забот о детях, чтобы той не казалось, что ее используют в качестве няньки. Даже предложила, если не хочется ехать в далекое Михайловское, отправиться с теткой на дачу. Но Екатерина Ивановна и сама пристраивалась к приятельнице, к тому же Азе с двумя старыми девами было бы совсем тошно. Однако и в Михайловском женихи в очередь не стояли, если не считать таковым молодившегося Сергея Львовича.

Но кто бы саму Наталью Николаевну освободил хотя бы от части забот? Никто не желал этого делать, а Пушкина больше не было с ней. Все вопросы приходилось решать самой, а опыта не было никакого, разве что по ведению хозяйства в Полотняном Заводе.

В Полотняном Заводе жили постоянно, там было хорошо налажено усадебное хозяйство, из года в год сажались огороды, держали достаточно коров, вообще был большой скотный двор и остальные службы. В Михайловском не было ничего. Когда приехали Наталья Николаевна с детьми, сажать что-то было уже поздно, разве только цветы… Вот цветы и росли в изобилии, остальное приходилось покупать.

Нелепо – жить в своем имении и все возить с рынка. Конечно, это много дешевле, чем в Петербурге или той же Черной Речке, но все равно требовало денег, которых не было.

Дом подновили, насколько смогли, но начальная мысль Натальи Николаевны остаться в Михайловском на зиму быстро испарилась; чтобы оставаться, дом нужно было не только подновлять, а основательно ремонтировать. Когда только приехали, все та же досужая Маша, пройдясь по комнатам, брезгливо поморщилась:

– Ой, как здесь давно ничего не ремонтировали…

Сергея Львовича такое замечание не смутило, он согласился:

– Давненько. Последний раз двенадцать лет назад.

Чтобы не расплакаться, Наталья Николаевна начинала придумывать, как она к следующему году подготовится и даже перестроит дом. Это будет прекрасный барский дом, пусть деревянный, но удобный, уютный, светлый и просторный. А пока приходилось жить в этом. И латать его. Смазали страшно скрипевшие двери, немного починили крыльцо и балкон, чтобы не опасно выходить, местами оборвали и заново поклеили обои.

Но Наталья Николаевна старалась, чтобы дети как можно больше времени проводили на свежем воздухе, подолгу гуляли, бегали, плавали… Наперегонки вон до того дерева… кто быстрее в горку… кто допрыгает на одной ножке до того камня или обежит вокруг огромной пушкинской ели… Каждый шаг превращался в игру и служил напоминанием о Пушкине.

Пушкин царил везде и во всем, и в ее вечерних тоскливых подсчетах тоже.

Сейчас Наталья Николаевна вполне осознала отчаянье и мучения мужа, когда он понимал, что не может обеспечить свою семью. Она тоже не могла, и помощи просить не у кого. Брат не присылал положенных денег, видно обидевшись на отказ купить одно из гончаровских сел.

Село, может, и хорошее, оно даже прибыль какую-то приносило, но для покупки нужно было тронуть сумму в 50 000 рублей, которую Наталья Николаевна получила за издание собрания сочинений Пушкина и положила в банк. Сама она считала эту сумму неприкосновенной, «детской». Дмитрий Николаевич сердился: у него деньги то и дело просит, а 50 000 тронуть не хочет. Наталья Николаевна помнила стремление мужа во что бы то ни стало оставить детям имение, хоть маленькое, но свое, но истратить последнюю твердую сумму, которая у нее была, не решалась.

К тому же кто будет заниматься этим имением? Из нее, как выяснилось, помещица плохая. Это Маша Осипова могла твердым голосом командовать дворовыми девками и заставляла петь во время сбора ягод. Пушкина удивилась:

– Зачем?

– Когда поют, не едят. Им дозволь, так они больше барской ягоды съедят, чем соберут.

– Пусть бы ели, вон ее сколько, – повела рукой Наталья Николаевна, ей казалось, что в таких малинниках, какие были в Тригорском, не то что девкам, всему уезду хватило бы.

Молоденькая Маша посмотрела на старшую соседку, как на полную недотепу, дернула плечиком:

– Дворовых жалеть – самой в разоре быть!

Позже она доказала, что действительно умеет управлять имением твердой рукой, а сестре, жаловавшейся на скуку, советовала от этой скуки лекарство: встать в пять утра и, помолясь, работать на грядках до полного изнеможения. Тогда и скука отстанет.

Наталье Николаевне тоже было не до скуки, ее снедало беспокойство. Чтобы уехать в Михайловское, она была вынуждена занять у Вяземского деньги, к тому же ему поручено подыскать квартиру на зиму и заплатить задаток, а на это тоже нужны деньги. Дмитрий Николаевич 2000 рублей, которые должен был прислать давным-давно и обещал переправить сразу в деревню, так и не выслал. Он и Александре не высылал. Сестра объявила, что знает почему!

Наталья Николаевна пожала плечами: что тут знать, у Дмитрия тоже нет денег, отправлять сестрам значит отрывать от себя. Азя фыркнула:

– Екатерине все отправляет как положено и вовремя!

О Екатерине они не говорили никогда, словно вычеркнув ее из своей жизни, а вот брат даже переписывался. Потому Наталья Николаевна поморщилась, отношения Дмитрия и Екатерины обсуждать не хотелось совсем. Но сестра договорила то, что хотела:

– Дантес не Пушкин и не ты, он положенное вытребует, даже если Дмитрию придется с протянутой рукой на паперти стоять!