Валентайн - С. П. Сомтоу

— Пи-Джей... как ты мог так со мной поступить... мне же больно... мы же друзья, ты же любил меня, помнишь?.. Думаешь, я об этом не знал?.. Ты — единственный человек в этом мире, кому я доверил свою жизнь... свою нежизнь.

Пи-Джей открыл глаза и посмотрел на своего друга. Кожа вся в волдырях — обожжена святой водой. Кожа слезает лохмотьями, обнажая сырое мясо и кости... от обваренной плоти идет кисловатый запах... сквозь покрашенный кровью пар Пи-Джей разглядел глаза Терри — сытые, налитые кровью... разглядел губы, растянутые в перманентном оскале... но голос был тот же самый, голос из детства, грязная пародия на их детские воспоминания...

— Нельзя так со мной поступать. Ты не можешь... Ты посмотри на себя в этом платье. Ты говоришь, это все из-за твоих видений, что ты поэтому так одеваешься, что так у вас, у индейцев, принято, но знаешь, мне кажется, это все потому, что ты педик, вот только не хочешь, блядь, этого признавать.

— Не слушай его, — сказал Брайен. — Он играет на твоих страхах, на твоей неуверенности в себе.

— Какой ты мужчина, если даже не смог вбить кол мне в сердце?! Ты вообще умеешь хоть как-нибудь обращаться с фаллическими символами, хотя бы с тем, что болтается у тебя между ног?

— Ты не Терри Гиш, — тихо сказал Пи-Джей и повернулся к Брайену: — Теперь я смогу. Я должен. — Он отобрал у Брайена кол и молоток. — Только не выходи из круга! Там ты в безопасности! — Он вышел из круга и направился к существу в облике человека, что стояло у двери.

В тех местах, куда попала святая вода, кожа Терри горела голубоватым пламенем. Щеки обуглились и пузырились кровью и гноем. Из ноздрей текла вязкая желчь — из ноздрей и изо рта. Терри больше уже ничего не говорил, а только сдавленно хохотал. Это был страшный, безумный смех. И он все звучал и звучал, как будто пластинку заело.

— Мерзавец, — тихо сказал Пи-Джей. — Мерзавец.

Он воткнул кол Терри в грудь и со всей силы ударил по нему молотком. Кровь была черной и вялой. Пи-Джей снова ударил молотком по колу. И еще раз. И еще. Он даже не знал, что в нем было столько ненависти. Он ударил еще раз. Терри кричал, словно раненый зверь, но в перерывах между истошными воплями все равно пробивался этот безумный смех... Терри повалился на пол, и как раз в это мгновение сквозь неплотно закрытые жалюзи в комнату проникли первые лучи солнца. Терри корчился на полу, охваченный синим пламенем, и в самый последний момент — перед тем как Терри рассыпался пеплом — Пи-Джей снова увидел его таким, каким он был раньше, давным-давно, когда они все вместе гоняли на великах по холмам, и осенний ветер бил им в лицо, и они проносились на всех парах под единственным знаком «СТОП» во всем городе, и им было так весело — всем троим. Самым лучшим друзьям. Но видение тут же рассеялось, и остался лишь пепел. Пепел, подтеки свернувшейся крови и пузырящейся желчи. Пи-Джей не чувствовал ничего — ни печали, ни радости, — только ужасную пустоту внутри.

— Я убил его, — сказал он. — На этот раз я убил его насовсем.

— Не печалься о нем, — сказал Брайен. — Это не Терри. А настоящего Терри ты освободил.

— Да, наверное.

Даже кровь на полу постепенно бледнела и исчезала.

Пи-Джей знал, что Брайен сейчас пытается убедить себя, что во всем этом есть некая высшая цель, что все это — не просто так, что они только что одержали пусть маленькую, но победу в извечной войне между добром и злом. Для Брайена, который привык видеть мир в полутонах и не делил все на черное и белое, как в древних мифах, это было непросто. Пи-Джей и сам был таким, до того, как прошел через поиск видений.

* * *

• наплыв: ангел •

Эйнджел вернулся к зеркалу. Было уже почти утро. Мама валялась в валиумном ступоре. В ванне было гораздо приятнее, чем в спальне, — прохладнее, и пахло лимоном, и воздух был не таким сухим, потому что здесь не было кондиционера, который высасывал влагу из воздуха.

Эйнджел сел перед зеркалом и плеснул себе в лицо холодной водой. Потом пристально посмотрел на себя в зеркало. Это был ежедневный ритуал по «отлову» прыщей. Прыщей у него в жизни не было, ни одного, но он все равно каждое утро придирчиво изучал себя в зеркале — как какой-то маньяк. Он панически боялся прыщей. Прыщи означали, что его голос скоро сломается. Прыщи означали конец карьеры. Конец всему.

А вчера ночью... ему все это приснилось: странный мальчик, который втянул его в зазеркальный мир, водоворот в отражении ванны, едва его не засосавший? Приснилось?

Нет. Он напряженно вглядывался в зеркало. Прямо в глаза своему отражению. Но там, в глубине зазеркалья, были и другие глаза. Глаза странного мальчика-двойника, который пытался его уверить, что он — сам Тимми Валентайн. Глаза существа, заключенного в зеркале и отчаянно рвущегося на свободу.

— Может, мы станем друзьями, — тихо сказал он зеркалу.

Существо в зеркале улыбнулось.

Он увидел, что его отражение тянется к нему. Он тоже протянул руку и прикоснулся к зеркалу. На мгновение ему показалось, что его пальцы коснулись не твердой зеркальной поверхности, а настоящей плоти — холодной, как смерть, но мягкой.

— Ты не сон, правда? — сказал Эйнджел. — Господи, ты и вправду не сон. И нельзя никому рассказать, иначе меня точно свезут в дурдом.

Их ладони соприкоснулись. Отражения. Двойники. И никто бы не догадался, что они — разные.

— Странно, — сказал Тимми. — Когда я на той, на вашей стороне стекла, я вообще не отражаюсь в зеркалах.

— То есть ты настоящий вампир.

— Мы не выбираем, кто мы.

— И ты хочешь вернуться в наш мир. Сбежать от этой колдуньи-ведьмы. И я — единственный, кто может тебе помочь.

— Значит, мы договорились?

— А что я получу взамен?

— Все, что захочешь.

Тимми Валентайн сказал это очень серьезно.

— То есть как это: «все, что захочешь»? — переспросил Эйнджел. — Я могу захотеть очень многого, а ты вроде не джинн из лампы.

— Все, что захочешь, — повторил Тимми. — Только ты должен хотеть этого по-настоящему.

— Ну ладно, есть одна вещь. — Эйнджел согнулся над раковиной, приблизил губы к самому зеркалу и зашептал Тимми на ухо. Тимми слушал и улыбался кривой улыбкой.

* * *

• наплыв: дети ночи •

Первые лучи рассвета проникли в гостиную Льюисов. Растеклись по залитому кровью ковру. Задели краешек пестрого дивана, на котором творилась ночная бойня. Льюисов, новоиспеченных вампиров, никто ни о чем не предупредил. Просто их некому было предупредить. Они не задернули шторы.

Обезглавленный труп Митча Льюиса, валявшийся посреди гостиной, совершенно не сочетался с безвкусно мещанской обстановкой комнаты. Больше всего это напоминало кадр из какого-нибудь абсурдного фильма. Кровавые следы тянулись по коридору от тела к оторванной голове, водруженной на кровать в спальне, — петляющие красные полоски, похожие на перепутавшиеся нити.