Блаженны мертвые - Йон Айвиде Линдквист

Виктора еще в полдесятого отправили спать, а Флоре предложили присоединиться к торжеству, но ее чуть не стошнило от этих радостных голосов. Веселятся как ни в чем не бывало. Она, естественно, не пошла.

Встав с кровати, Флора вошла в гостиную и включила телевизор. От Петера по-прежнему ни слуху ни духу, а сама звонить она боялась, вдруг он там еще прячется.

По всем каналам в новостях обсуждали события минувшей ночи. Какой-то профессор молекулярной биологии объяснял, что то, что поначалу приняли за бактерии, способствующие процессу разложения, оказалось коэнзимом АТФ, основным источником энергии клеток. Поразительным являлось лишь то, что они продолжали существовать даже при значительном понижении температуры — «как если бы дрожжевое тесто начало подниматься при минусовой температуре», — пояснил профессор, явно частый гость научно-популярных передач.

Непостижимая живучесть АТФ объясняла и то, каким образам ожившим удалось преодолеть скованность членов, поскольку именно разложение этого соединения вызывает трупное окоченение.

— Давайте на минуту представим, что речь идет о некой мутировавшей форме коэнзима АТФ. Но...

Профессор потряс в воздухе сложенными в щепоть пальцами, подчеркивая значимость своих слов.

— Чего мы не знаем, так это является ли этот коэнзим причиной или следствием воскрешения!

Профессор развел руками и улыбнулся, словно передавая слово зрителям. Причина или следствие? Как вы думаете? Флоре не нравилась его манера говорить о происходящем, как будто речь шла о введении квоты на ловлю трески.

Следующий репортаж заставил ее придвинуться ближе к телевизору.

Съемочной группе удалось проникнуть в здание клиники Дандерюд. На экране возникла большая больничная палата человек на двадцать. На полу, койках и стульях сидели ожившие мертвецы. Вначале Флора видела только лица — на них застыло одно и то же выражение бесконечного удивления. Широко распахнутые глаза, приоткрытые рты. Выряженные в голубые больничные халаты, они напоминали школьников, наблюдающих за выступлением фокусника.

Затем камера отъехала, и стало видно, на что они смотрят.

Метроном.

Он стоял на передвижном столике, и стрелка его мерно покачивалась из стороны в сторону на глазах у потрясенной публики. Сидевшая рядом медсестра напряглась, чувствуя себя неловко перед камерой.

Наверное, она его каждый раз заново запускает...

По словам диктора, ситуация в больнице значительно улучшилась с тех пор, как был обнаружен эффект метронома, и теперь специалисты пытаются найти другие подобные решения.

И о погоде — переменная облачность, возможны дожди.

Флора выключила телевизор и уставилась на свое отражение в темном экране. Наступившую тишину нарушил шум сверху — кто-то затянул старую походную песню, остальные подхватили. Когда пение прекратилось, снова послышались громкие голоса и смех.

Флора откинулась на спину, вытянувшись на полу.

Вот, — подумала она, — вот него не хватает. Смерти. Для них ее просто не существует. А для меня она — все.

Она невольно улыбнулась.

Да ладно тебе. Не преувеличивай.

Виктор вышел из своей комнаты. Он казался таким худеньким и беззащитным в одних пижамных штанах, что Флора испытала внезапный приступ нежности.

— Слушай, — начал он, — как думаешь, они вообще как, опасные? Ну, эти, в фильме?

Флора похлопала ладонью по полу, приглашая его сесть рядом. Он сел, подтянув колени к подбородку, как будто замерз.

— Да ну, в фильмах же все понарошку. Ты думаешь, бывают такие василиски, как в «Гарри Поттере»?

Задумавшись, Виктор помотал головой:

— Нет, но бывают же карлики.

— Бывают, — согласилась Флора, — но они ведь не расхаживают с топорами, правда? Ну, вот и зомби в том фильме такие же, как тот василиск или, скажем, Горлум. Выдуманные, понимаешь? Не такие, как в жизни.

— А в жизни тогда какие?

— Ну, в жизни... — Флора взглянула на выключенный экран телевизора, — в жизни они добрые. По крайней мере, никому не желают зла.

— Честно?

— Честно. А теперь марш в кровать!

Часы на столике у кровати показывали четверть одиннадцатого, когда зазвонил телефон. Магнус уже давно тихо посапывал. Давид осторожно высвободил затекшую руку, вышел на кухню и взял трубку.

— Давид.

— Добрый день, это Густав Малер вас беспокоит, вы меня искали. Я не поздно звоню?

— Нет-нет, ничего... — Давид заметил бутылку и налил себе вина. — Честно говоря... — он сделал большой глоток, — я и сам не знаю, зачем звонил.

— Да, — ответил Малер. — Понимаю. Ваше здоровье!

Из трубки тоже послышалось негромкое позвякивание. Давид поднял бокал и со словами: «Ваше здоровье!» — выпил.

Они помолчали.

— Ну как вы? — спросил Малер.

И Давид начал рассказывать. То ли дело было в вине, то ли в накопившемся отчаянии, а может, просто в располагающем голосе Малера, но Давида словно прорвало. Даже не задумываясь, интересно ли это совершенно незнакомому человеку, он выложил ему все — про аварию, воскрешение, Магнуса, про разговор с врачом в Каролинском институте, про мир, расколовшийся напополам, про свою любовь к Еве. Минут десять он говорил не переставая, пока у него не пересохло во рту и он снова не потянулся за бокалом. Когда он наливал вино, Малер сказал:

— Да, смерть отчуждает людей.

— Да, — согласился Давид. — Вы меня, ради бога, извините. Не знаю, что на меня нашло... я ни с кем об этом... — Давид застыл, не донеся бокала до губ. В животе похолодело, и он так резко поставил бокал на стол, что расплескал вино. — Вы ведь не собираетесь об этом писать?

— Я могу...

— Вы... вы не имеете права! Вы себе даже представить не можете, скольких людей вы этим...

Их лица тут же встали у него перед глазами: его мать, отец Евы, коллеги, одноклассники Магнуса, их родители... Все, кому предстоит узнать вещи, совершенно не предназначенные для их ушей.

— Давид, — перебил его Малер. — Я могу вас заверить, что не напишу ни слова без вашего на то согласия.

— Обещаете?

— Обещаю. Сейчас мы с вами просто разговариваем. Вернее, вы говорите, а я слушаю.

У Давида вырвался короткий смешок, так что из заложенного носа полетели брызги. Он рассеянно поводил пальцем по лужице пролитого вина на столе, нарисовав знак вопроса.

— А вы? — спросил он. — Вам-то это зачем? Профессиональный интерес?..

На том конце трубке повисла пауза. Давид уже было решил, что прервалась связь, но тут Малер произнес: