Здесь был Рим. Современные прогулки по древнему городу - Виктор Сонькин

Конец правления Нерона был омрачен заговорами, восстаниями в провинциях и общей нестабильностью. Описывая последние часы жизни императора, обычно суховатый Светоний поднимается до высокого драматизма, и русским читателям повезло больше, чем иным, потому что «Жизнь двенадцати Цезарей» доступна нам в образцовом переводе М. Л. Гаспарова:

Но первый порыв [покончить с собой] прошел, и он пожелал найти какое-нибудь укромное место, чтобы собраться с мыслями. Вольноотпущенник Фаон предложил ему свою усадьбу между Соляной и Номентанской дорогами, на четвертой миле от Рима. Нерон, как был, босой, в одной тунике, накинув темный плащ, закутав голову и прикрыв лицо платком, вскочил на коня; с ним было лишь четверо спутников… С первых же шагов удар землетрясения и вспышка молнии бросили его в дрожь. Из ближнего лагеря до него долетали крики солдат, желавших гибели ему, а [мятежному полководцу] Гальбе — удачи. Он слышал, как один из встречных прохожих сказал кому-то: «Они гонятся за Нероном»; другой спросил: «А что в Риме слышно о Нероне?» Конь шарахнулся от запаха трупа на дороге, лицо Нерона раскрылось, какой-то отставной преторианец узнал его и отдал ему честь. Доскакав до поворота, они отпустили коней, и сквозь кусты и терновник, по тропинке, проложенной через тростник, подстилая под ноги одежду, Нерон с трудом выбрался к задней стене виллы. Тот же Фаон посоветовал ему до поры укрыться в яме, откуда брали песок, но он отказался идти живым под землю. Ожидая, пока пророют тайный ход на виллу, он ладонью зачерпнул напиться воды из какой-то лужи и произнес: «Вот напиток Нерона!» Плащ его был изорван о терновник, он обобрал с него торчавшие колючки, а потом на четвереньках через узкий выкопанный проход добрался до первой каморки и там бросился на постель, на тощую подстилку, прикрытую старым плащом. Ему захотелось есть и снова пить: предложенный ему грубый хлеб он отверг, но тепловатой воды немного выпил.

«Хотя конец Нерона, — пишет Тацит, — поначалу был встречен радостным ликованием, оно быстро сменилось брожением умов не только в Городе среди сенаторов, народа и дислоцированных в Риме военных — нет, забурлили все легионы и их командующие, ведь открылась тайна власти: стать императором можно и вне Рима». Исходя из этой вновь открывшейся тайны, разные легионы на протяжении года выдвигали своих полководцев на первую роль в государстве, пока один из них — Веспасиан — не овладел ситуацией настолько, чтобы прекратить чехарду.

Новая династия, основанная Веспасианом, постаралась как можно скорее загладить то оскорбление традиционным римским ценностям, которое Нерон нанес городу и миру своим Золотым домом. Золото и жемчуга поступили в казну, бесчисленные статуи разошлись по храмам и загородным виллам, диких зверей, надо думать, отдали для цирковых игр. Восхваляя эти усилия, поэт Марциал в таких выражениях подлизывался к новым правителям:

На месте Золотого дома постепенно вырос обширный банный комплекс. Первые здания бань торопливо выстроил сын Веспасиана Тит (править ему довелось всего два года, с 79 по 81 н. э.). Он приурочил их открытие к открытию Колизея. В самом деле, после жаркого полудня в амфитеатре надо же где-то помыться. Возможно, эти бани строились не с нуля, а как перестройка и открытие для публики бань нероновского дворца (в числе роскошеств Золотого дома числились купальни с горячими и серными источниками). Найденная в развалинах бань гранитная чаша до сих пор стоит в Бельведерском дворике Ватикана.

Следующая стадия расправы с памятью Нерона и его дворца была существенно более радикальной. Когда именно она началась — об этом археологи пока не пришли к единому мнению. Возможно, еще при императорах династии Флавиев (Веспасиане, Тите и Домициане), а может быть, позже, при Траяне. Огромная платформа погребла под собой Золотой дом, а на платформе вырос гигантский банный комплекс. Это были первые бани такого масштаба в императорском Риме. Выстроены они были к северовостоку от невзрачных бань Тита, причем вдоль иной оси, чем все предшествующие здания на Оппии, с поворотом примерно на 45 градусов. Сделано это было для того, чтобы солнце освещало и обогревало банные помещения (особенно самые горячие) с максимальной эффективностью. Этот экологический принцип впоследствии применяли и другие архитекторы.

О том, как строились бани и какую важную роль они играли в жизни римлян, мы расскажем в другой раз, когда дойдем до гораздо лучше сохранившихся Терм Каракаллы. Комплекс императорских бань на Оппии до XVI века называли банями Траяна. Потом эта атрибуция забылась, и их стали считать банями Тита. В XVI веке великий архитектор Андреа Палладио составил чертежи сохранившихся развалин. Надо сказать, что когда Палладио работал над своими набросками и даже тогда, когда Камерон рыскал по подземельям, руины бань были несравненно более внушительными, чем в конце XIX века, когда археологи вернули банному комплексу имя Траяна. Все, что видно сейчас, — это несколько экседр (полукруглых строений). Две из них, северо-восточная (возле Виа Луиджи Кремона) и юго-западная (возле Виале Серапиде) относились, скорее всего, к помещениям библиотек: во время раскопок в 1990-е годы на стенах обнаружили ниши и полки, которые могли использоваться для свитков и рукописей. То, что от одного крыла библиотеки до другого так далеко, — это нормальная римская практика, связанная с традиционным греколатинским делением библиотек.

В ходе тех же раскопок было сделано еще одно удивительное открытие. Под юго-западной экседрой обнаружили подземный коридор (криптопортик). Это само по себе неудивительно, более того — современные археологи были не первыми людьми со времен античности, добравшимися до коридора: когда в начале XIX века наполеоновские войска стояли в Риме, развалины Траяновых бань использовали для хранения пороха, а криптопортик — для производства селитры. В 1997 году землю, заполнявшую коридор, выкопали, и за ней обнаружилась кирпичная стена гораздо более раннего времени — может быть, эпохи Флавиев, а может быть, и времен Нерона. На стене была нарисована фреска с изображением портового города. Эта картина, получившая известность как «Разрисованный город» (Città dipinta), уникальна для античности. Во-первых, греческие и римские художники предпочитали изображать на фресках мифологические, сельские и дикие пейзажи; урбанистические темы их обычно оставляли равнодушными. Во-вторых, в изображенном городе нет людей. Мы видим портики со скульптурами, театр, укрепленные приморские доки, гигантскую золотую статую (колосс?) — и только. Это наводит на мысль, что мы имеем дело не просто с произведением искусства, а с изображением конкретного города, почти что с картой. (Ближайший аналог, пожалуй, — ранневизантийская мозаика из иорданской Мадабы с изображением Иерусалима.)