Светские манеры - Рене Розен

Альва

Через несколько месяцев после своего костюмированного бала Альва узнала, что снова беременна. По утрам ее мучила тошнота, но она не могла допустить, чтобы ее «интересное положение» мешало ей укреплять позиции в обществе. Petit Chateau, как она и надеялась, исполнил свою роль. Теперь ее приглашали на званые ужины, балы и все другие мероприятия, на которые прежде вход ей был заказан. Грандиозный бал-маскарад и присутствие на нем миссис Астор мгновенно вознесли ее на верхнюю строчку во всех списках гостей.

Но миссис Астор по-прежнему оставалась к ней, в лучшем случае, равнодушна. Несмотря на свое заявление прессе, гранд-дама сама пока еще не прислала Альве приглашения даже на чаепитие, не говоря уже про такие элитные собрания, как званые ужины и балы. Альву это приводило в ярость, хоть она и понимала, что рано или поздно миссис Астор снизойдет до нее. Это лишь дело времени. Каждое утро Альве доставляли все больше визитных карточек, график ее визитов был расписан на несколько недель, даже месяцев.

Не одну Альву полюбило общество; от ее успеха выиграли все Вандербильты. Особенно Вилли. Разумеется, она не стала напоминать ему свои слова: «Я же говорила», когда внезапно перед ним распахнулись двери всех светских мужских клубов, включая «Никербокер», «Юнион-клуб» и «Нью-йоркский яхт-клуб».

Теперь, когда Petit Chateau был построен и сооружение нового оперного театра тоже шло к завершению, Альве не терпелось взяться за очередной проект. Она хотела возвести новый коттедж в Ньюпорте, но Вилли не одобрял ее идею, мотивируя тем, что они ожидают пополнение в семье. Он указывал, что обычно строительство занимает все ее внимание, лишает его жены, а детей – матери. И даже Альва не посмела отрицать, что в этом он был абсолютно прав. Она могла подолгу корпеть над чертежами, теряя счет времени, забывая, что в столовой дети ждут, когда она соизволит разделить с ними обеденную трапезу. А бывало, она замирала с книгой в руке, стоя у стола, а они терпеливо ждали, когда мама начнет им читать. Вилли спрашивал, идет ли она спать, и она отвечала: «Через пять минут», а потом поражалась, когда через час-два он снова появлялся подле нее, в банном халате, с торчащим хохолком на голове, – это означало, что он, должно быть, уже успел вздремнуть.

И, поскольку никакой новый проект пока ее не отвлекал, она со всей одержимостью посвятила себя организации открытия нового оперного театра – Метрополитен.

– Торжественное открытие дебютного сезона непременно должно состояться в тот же вечер, когда Музыкальная академия открывает свой очередной театральный сезон, – предложила Альва, обращаясь к Билли и другим члена совета директоров.

Мужчины в изумлении уставились на нее. Кто-то – она не разобрала – резко втянул в себя воздух. Альва упорно отводила глаза от Вилли, догадываясь, что позже он не преминет ее отчитать.

– Ха, как же мне самому это в голову не пришло?! – воскликнул Билли, пока она раздумывала о том, как бы смягчить свою просьбу.

– Но в тот же вечер? – выразил сомнение Вилли. – Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Глупости, – возразил ему Дж. П. Морган. – Блестящая идея.

– Академия не конкурент нашему театру, – сказал Корнелиус. – Всем до смерти хочется посмотреть, что здесь, да как. В день открытия своего сезона старая сцена будет пустовать.

– А «старые деньги» лопнут от злости, – добавил мистер Гульд.

– А где мы возьмем артистов? – не унимался Вилли.

Альва бросила на мужа испепеляющий взгляд. Вот зачем, скажите на милость, он спорит, если все остальные оценивают ее предложение благосклонно? Что им движет? Обида? Или он видит в ней угрозу? Альва хотела, чтобы муж гордился ею. Что сталось с тем восторженным юношей, который ее боготворил, когда она выходила за него замуж?

– Как вы не понимаете, – доказывал Вилли, – в том, что касается артистов, нам достанется вторая скрипка. Я слышал, Академия уже ангажировала Кристину Нильсон, и она выступит в их первом спектакле нового сезона.

– Об артистах не беспокойся, – сказала Альва. – Это я беру на себя.

* * *

В понедельник вечером 22 октября, когда все приверженцы традиционной аристократии Нью-Йорка отправились в Музыкальную академию, Альва в своем экипаже прибыла к новому оперному театру Метрополитен. Ее роскошный синий наряд был расшит золотом и серебром, атласную юбку украшала гофрированная баска. Платье она заказала специально по случаю открытия новой оперы у мадам Бюзене в Париже, а местная портниха распустила на талии швы, немного переделав модель под ее живот. Альва прошествовала под руку с Вилли, улыбаясь репортерам, которые выстроились по обеим сторонам Бродвея между Тридцать девятой и Сороковой улицами. Она невольно задалась вопросом, освещает ли кто-нибудь из журналистов прибытие зрителей в Академию.

Они вошли в театр. Альва встала в стороне, наблюдая за тем, как все восхищаются фойе. Оно было настолько просторным, что здесь на первом этаже можно было бы уместить всех зрителей Музыкальной академии. Свет массивной хрустальной люстры делал более выразительными изящный резной орнамент и золоченые лепные украшения, которые невозможно было не заметить. Пол устилал роскошный алый ковер, по которому приятно было ступать. Хоть ей и приходилось спорить с архитектором из-за каждой детали, со всей справедливостью можно было сказать, что оперный театр Метрополитен – ее детище. И это знали все.

Она смотрела, как публика входит в зал и радостно восклицает, видя не один, не два, а целых три яруса лож, которые предназначались для элиты общества. И в числе тех счастливчиков, которые их заняли, в кои-то веки, благодаря Альве, оказались представители ее круга. Мистер Кэди исполнил ее требование, и зрителям, сидевшим в ложах, предстояло убедиться, что они так же хорошо видны всему залу, как и артисты на сцене.

Триумф был близок, и Альва наслаждалась достигнутым успехом. Глядя по сторонам, она увидела, что Кошечка поглаживает сидевшего у нее на коленях мистера Фритци в ошейнике с брильянтами. Офелия радостно помахивала шелковым веером, время от времени локтем пихая мужа, чтобы тот не засыпал. Лидия теребила свою брошь из розовых и коричневых топазов работы ее приятеля Луиса Комфорта Тиффани, как сообщила она Альве. Счастливая Пенелопа, в восторге от того, что ей выделили ложу, с безразличием относилась к тому, что ее муж в бинокль пялится на другую женщину, сидевшую напротив. Все эти дамы в горделивых позах восседали в плюшевых креслах – плечи отведены назад, головы высоко подняты. Здесь их никто не считал людьми второго сорта; они находились там, где всегда мечтали быть. Альва улыбнулась, услышав, как кто-то говорит:

– Альва словно выдернула ковер из-под никербокеров и расстелила его перед нами.

Она снова устремила взгляд на сцену, где Кристина Нильсон исполняла роль Маргариты в спектакле «Фауст». Когда Альва предложила певице гонорар вдвое больше того, что готова была заплатить ей Академия, оперная дива согласилась не раздумывая.