Бразилия - Джон Апдайк

– Я в этом сомневаюсь, – продолжил Саломан, усаживаясь в бежевое, обитое бархатом кресло с широкими подлокотниками, которое, как помнила Изабель, вовсе не было его любимым. Отец предпочитал красное кресло, обитое плюшем, который протерся на подлокотниках и на сиденьях, до цвета красной рыбы. Но в этом кресле теперь в явно напряженной позе сидел Тристан. Она примостилась между ними на длинной белой софе, и у ее колен оказался низкий столик с инкрустацией в виде шахматной доски. Стройная вазочка, чистая пепельница и хрустальное пресс-папье напоминали положение фигур в эндшпиле. – Оно превратило наш прекрасный Рио, – со вздохом произнес отец, – в соломенную вдову, и это лишь укрепило народ во мнении, будто управление страной – нечто далекое и фантастическое, не имеющее к простым людям никакого отношения.

– Со временем, – утешил его Тристан, – развивающаяся Бразилия поглотит новую столицу, и Бразилиа окажется в гуще жизни. Люди будущего будут спрашивать себя, почему она расположена так далеко на востоке. Когда мы с Изабель путешествовали по Мату Гросу, нас поразило, как бурно развиваются эти края. Вся прелесть цивилизации, включая автобусы с туристами, потоками обрушиваются на девственную пустыню.

– Это наша головная боль, – подтвердил благородный старик, топнув ногой по белому ковру, – вернее, моя головная боль, поскольку недавно, как Изабель, наверное, сообщила вам, я стал заместителем министра развития внутренних регионов: слово «заместитель» – простой эвфемизм, так как самозваный министр – неисправимый вояка, который интересуется только шпионажем за аргентинцами и парагвайцами и больше всего беспокоится о том, чтобы в их арсеналах не было ни одной такой ракеты или сверхзвукового истребителя-бомбардировщика, которых нет у нас. Он дошел почти до паранойи и воображает, будто Кастро получает всяческие великолепные русские штуковины, а мы из-за наших связей с империалистами запада не имеем к ним доступа. Что будете пить?

В комнату с грациозностью танцора бесшумно вошел слуга, потряхивая оранжевыми кудрями. Изабель попросила белого вина, не обязательно французского, но только не чилийского и не австралийского, отец широким жестом заказал джин и две луковицы, а Тристан из пуританских побуждений попросил лимонаду. Изабель подавила шевельнувшийся было в душе страх, не пытается ли он сохранить ясную голову на случай драки и не нащупывает ли в кармане лезвие бритвы.

– Ах, папа, – нервно вмешалась она в разговор, – не давай развивать внутренние регионы; это просто ужасно, что там делают с индейцами!

Отец повернул к ней свое непропорциональное большое лицо и ответил ей голосом, в котором отчетливо слышался упрек:

– Изабель, у нас есть бюро по делам индейцев, которое получает щедрые ассигнования и более чем достаточную прессу. Индейцы, индейцы... Повсюду, где бы правительство ни пыталось что-то делать, они путаются под ногами. Им отводятся обширные земли в бассейне Амазонки, на берегах Шингу и в Пантанале, где они могут радоваться жизни, бездельничать и устраивать грязные набеги друг на дружку ради женщин. Но если говорить серьезно, – и здесь я обращаюсь к господину Рапозу, – то как можно соизмерить интересы сотен тысяч людишек, застрявших в своем развитии на заре человечества, с нуждами прогресса и стомиллионного населения! Берегите индейцев, говорят! Раскайтесь в прежних зверствах! Но разве один невежественный, измученный болезнями индеец стоит тысячи цивилизованных мужчин и женщин? Ответьте мне.

– Разумеется нет, – ответил Тристан. – Но он стоит одного цивилизованного человека, будь то мужчина или женщина, не так ли? Он же бразилец, как и все мы.

Отец Изабель захлопал ресницами, ощутив, что стрела вежливой, но умной реплики попала в цель, и глотнул джина. Он улыбнулся, но с каким-то пустым лицом – таким Изабель отца раньше не видела.

– Вы совершенно правы.

– Папа, – вмешалась Изабель, – мы некоторое время жили среди индейцев, и они относились к нам как нельзя лучше. За редкими исключениями, добавила она, вспомнив о гуайкуру, которые похитили ее детей. Она, похоже, снова забеременела, судя по всему, от блудливо-религиозного пардуваску.

– Да, дорогая, я в этом не сомневаюсь. – Лощеный политический функционер отмахнулся от дочери и снова обратился к Тристану:

– А что забросило вас в такую даль, господин Рапозу? Могли бы вы назвать мне свою профессию?

– Я, можно сказать, странствующий рыцарь, – без улыбки проговорил Тристан. – У меня множество профессий. Я занимался горным делом, производством автомобилей и лодок, розничной торговлей, а совсем недавно работал в индустрии музыки и развлечений в качестве управляющего. Сам я ни в коей мере музыкой не владею, и творчество в любом осязаемом виде мне недоступно. Я всегда жил, полагаясь на свою смекалку, а также в определенной степени на свое хладнокровие и безжалостность.

– Тристан! – попыталась остановить его Изабель, взволнованная честностью и смелостью любимого.

– Горное дело, производство автомобилей, – повторил отец, словно подчеркивая важность этих слов. Они что-то означали, были как-то связаны с прошлым, и это взволновало бы его, но, во-первых, алкоголь, текущий в жилах, уже успокоил его нервы, а во-вторых, он хотел, чтобы эта встреча окончилась мирно. Он чувствовал себя слишком старым и усталым и не желал более накликать неприятности на свою голову. Ему ведомы пределы его власти. Саломану хватило фанатиков в Ирландии и в Афганистане.

– Моя дочь, – признался он, – склонна к связям с авантюристами. Когда она училась в университете – в нескольких шагах отсюда у нее была связь с пареньком настолько революционных взглядов, что только вмешательство его богатого отца и добровольная уплата повышенного налога на недвижимость спасли молодого человека от административного наказания. А в Рио во время рождественских каникул она как-то раз... но я, похоже, смущаю ее. Наверное, я сам во всем виноват. Горячая кровь досталась ей от меня. Несмотря на скучную роль посредника и администратора, я тоже, господин Рапозу, шел на авантюры – вы видите вокруг нас трофеи, привезенные мною из различных поездок. Ее дядя – мой брат, – с которым, как Изабель наверняка рассказывала вам, она жила много лет, совершенно иной человек. Это оседлый бизнесмен, который едва ли осмелится уехать с Ипанемы дальше Леблона. Контора, клуб, квартира, квартира любовницы – вот круг его интересов, и он идет по нему день за днем. Когда я прошу его приехать в гости, он говорит, что боится самолетов, что высота, на которой расположена Бразилиа, разжижает его кровь и плохо сказывается на его среднем ухе! Разжижает кровь, подумать только! Он стал похож на дряхлую старуху. И все же, подобно пауку, сидящему неподвижно в центре своей сети, Донашиану держит в своих руках множество нитей. Если вы хотите испытать свои силы на новом поприще, мой молодой друг, и если вы согласны поселиться с Изабель в Сан-Паулу, где сейчас сосредоточен весь серьезный бизнес, то, пожалуй, мы с ним найдем для вас работу, на которой ваш опыт мог бы пригодиться. Каковы ваши взгляды на забастовки?

Тристан взглянул на Изабель и понял, что сейчас она вряд ли может ему помочь, хотя глаза ее и искрятся вином любви.