Скопин-Шуйский - Наталия Петрова

Одновременно из Мешовска в Брянск на помощь осажденным скорым маршем шел князь Василий Федорович Литвинов-Мосальский[280]. Однако «воры», засевшие под городом, несмотря на приближение царских войск, так скоро уходить от стен Брянска не собирались. Тем более что подошедшее войско князя Мосальского и осажденный город разделяла река Десна. Несмотря на зимнюю пору и крепкие морозы — оставалось десять дней до Рождества — Десна хоть и схватилась льдом у берегов, однако полностью еще не встала. Помышлять о переправе по льду на другой берег, к городу, не приходилось, и, стоя на берегу, «ратные же люди смотриша на город на Брянеск, плакахуся горко как бы им помочь и ту великую реку Десну перейти».

«Рыдание и плач великий» доносились и из голодающего Брянска, они-то и подтолкнули воинов к невозможному, казалось бы, решению: переправляться на другой берег Десны по воде. Льдины запросто могли опрокинуть легкие лодки с людьми, а оказаться в декабрьской стылой воде в мгновенно тяжелеющей одежде, с оружием в руках — верная гибель. Но наблюдать, как на твоих глазах от голода, холода и жажды гибнут осажденные, было тоже невозможно. И воевода Василий Мосальский решился отдать приказ: форсировать Десну.

Среди лжи, измены, обмана, насилия и грабежа своих же соотечественников — бед распространенных и уже мало кого удивлявших в те годы, — события под Брянском, когда читаешь о них в летописи, и сегодня, 400 лет спустя, вызывают удивление и восхищение. Такого величия духа, породившего смелость и самопожертвование «за други своя», наверное, не помнила Русь со времен взятия Казани, Астрахани и покорения Сибири казаками Ермака.

Десятки стругов и паузков были спущены на реку, и сквозь громоздящиеся, так и норовящие затереть лодки льдины ратники поплыли к городу, «лед разгребаху». С противоположного берега по сидящим в лодках людям немедленно открыли огонь. Но никто из форсирующих реку не повернул назад, не устрашили их ни острые как нож края льдин, ни самопалы «воровского войска». Все высадились на берег, причем, как уверял летописец, «ни един человек, ни лошадь не погибе»[281].

Невероятная решимость и храбрость ратных людей передались и брянским сидельцам — они вышли из города навстречу войску Мосальского и совместными усилиями отогнали «воров» и поляков от города и даже многих взяли в плен. А на следующий день встала Десна, и по приказу воевод по льду в город перевезли продовольствие.

Рассказ о «предивном деле» под Брянском Михаил Скопин слушал в Москве, когда брянские воеводы Андрей Ржевский и боярин Михаил Кашин приехали на доклад к царю Василию. Пока говорили речи на царском пиру по случаю снятия осады с Брянска, пока обсуждали награды победителям — воеводам было дано по шубе и кубку, дворянам и детям боярским — денежное жалованье, поместные придачи да дорогие ткани — «камки и тафты и сукна», — недавно вернувшийся из войска Михаил Скопин обдумывал происходящее.

«Храбрость и дородство» ратных людей конечно же вызывали у него гордость. Он и сам не раз видел в бою, что русским воинам чаще всего удаются предприятия трудновыполнимые. Но не оставляла его и вызывала раздражение другая мысль: ведь всего этого могло и не быть: ни погибших под стенами Брянска воинов, ни умерших от голода горожан, — если бы царь послушал его совета и совета других военачальников и не распустил войско. Достаточно было двух-трех полков, чтобы дойти до Северской земли и не дать времени полякам и «ворам» собрать новую армию. Но царь подозрителен, он охотнее слушает лизоблюдов и «ушников», чем опытных воевод, а те ропщут и все чаще поговаривают о замене Шуйского другим, более счастливым царем.

Слушая о событиях под Брянском, Михайло Васильевич вспоминал и взятие снежного городка в Вяземах при названном царе Дмитрии. Хоть и была это игра, но князь воочию убедился, как трудно пешим тягаться с хорошо обученными польскими и немецкими всадниками. Единственная возможность выстоять перед атакой их конницы — укрыться за стенами крепости. Но как найти защиту против них в открытом поле? Что прикроет пеших, пусть и вооруженных огнестрельным оружием ратников от стремительных атак вражеской конницы?

Князь Михаил знал, что еще в 1606 году царь Василий приказал «по своему царскому изволению и призрением к воинству» государеву человеку Онисиму Михайлову написать книгу, «как подобает всем служите», а для этого прочесть и перевести иностранные книги про «ратная хитрости в воинских делах», которые «изрядными и мудрыми и искусными людьми в розных странах строятся во Италии, и во Франции, и во Ишпании, и Цесарской земле, в Голландии, и во Англии, и в королевстве Польском и Литовском и во иных разных господарствах»[282]. Онисим трудился уже год, и конца его работе не было видно[283], а с поляками и Литвой сражались уже сейчас, и не на чужой, а на своей земле. Кое-что из книг по военному искусству, которые привозили с собой в Россию послы, а случалось, немецкие и французские наемники, Михаил читал и даже делал для себя выписки. Его любовь к книгам не исчезла, к тому же читать ратнику о воинской премудрости необходимо, постигать «благое искусство» нужно не только на поле боя, но и размышляя о чужих победах и поражениях.

С интересом он узнавал о том, как сражались воины в иных землях, как полководцы находили выход из, казалось бы, безвыходных ситуаций, как остроумно выстраивали оборону и хитростью побеждали врага в меньшинстве. Из книг он узнал, что однажды «в Угорской (Венгерской. — Н. П.) земле под некоторою крепостию» стойко оборонялись ее защитники и враги не смогли ее взять и спустя несколько месяцев; что в «Ишпанской земле» военачальники предпочитают зимние походы, потому что летом «не возможно водити для жаров великих»; что укрепления можно построить тем способом, «как во Французской земле», когда однажды там «недругов в городские ворота втоптали»[284].

Все интересовало молодого воеводу Михаила Скопина в воинской науке: и как крепости брать, и как подкопы делать, и как обозы ставить, и как полки во время боя на поле сражения расставлять. Оказалось, что можно их расставлять «остро, а назади широко и треугольчато, а иное серпом, или полумесяцем», как сделал Ганнибал в битве при Каннах. Но лучше, как увидел Скопин, ставить «четвероугольчато», потому как «между пешими людьми» при таком построении войска «укрывают полковой наряд», и «как случится к напуску (то есть во время атаки. — Н. П.), и пешие люди роступятся из наряду, в те поры доведется по недружным полком стреляти»[285].