Арабский халифат. Золотой век ислама - Юлиус Велльхаузен

Помимо враждебности кайситов, Халид также навлек на себя враждебность ислама. Его мать была и оставалась христианкой, и в Куфе он построил для нее церковь. Он разрешил христианам вообще строить новые церкви[164], а также выказывал терпимость к иудеям. Он взял к себе на службу чиновниками по финансам и администрации многих зороастрийцев. Хариджит Бахлул поставил ему в вину то, что он уничтожал мечети, но строил синагоги и церкви, позволил зороастрийцам править правоверными и разрешил христианам и евреям брать в жены мусульманок. О нем ходили скандальные слухи: будто он происходит от евреев, если вообще не от рабов из Хаджара; будто он вырос среди распутных собутыльников в Медине и там служил поэту и развратнику Ибн Абу Рабии postillon d’amour («почтальоном любви»); что он зандик (распутник), нечестивец и мот; в Мекке источник Замзам, который с помощью своего нового акведука он мог заставить перелиться через край, он называл гнусной, заразной лужей и позволял себе подобные же богохульства в отношении Каабы, пророка и его рода и даже в отношении самого Корана. Вполне вероятно, что он был способен сказать о глупости гильдии благочестивцев, что на свете еще не было ни одного разумного человека, который бы знал Коран наизусть. Видимо, он сознавал свое духовное превосходство и не всегда сдерживал бойкий язык и таким образом давал оружие в руки противников.

Он дал своим обвинителям возможность бросить ему и другие упреки. Он был известен ревностной заботой о природных ресурсах и в этом подражал Хишаму. Он продолжил начатое аль-Хаджжаджем. Инженером, который при нем проводил работы по осушению болот в окрестностях Васита, в низовьях Тигра, был тот же Хасан ан-Набати, который служил аль-Хаджжаджу. Однако он работал над этим больше, чем было хорошо для него. Осушив болота, он получил весьма обширную и плодородную территорию; его главные владения перечисляются поименно у ат-Табари, и на посевах он делал огромные доходы. Ему не приходилось заботиться о деньгах, и он отличался необычайной щедростью, особенно по отношению к слугам и доверенным лицам, которых он таким образом привязывал к себе. Он любил производить впечатление важной персоны, но на пирах не удовлетворял алчности своих гостей, которая была ему невыносима.

Естественно, люди были этим недовольны. В основном их раздражало строительство каналов, а именно то, что огромные участки невозделанной земли оказывались в руках фаворитов, которые имели и разрешение, и возможности ее обрабатывать. Этой коммерческой деятельностью в то время активно занимались, особенно сановники из правящей династии и сам Хишам в частности. Но люди не могли просто пожаловаться на Хишама. Они ограничивались его наместником, который пользовался всеобщей ненавистью. Они не могли предъявить ему непосредственно то обвинение, что он использует официальное положение в корыстных целях, ведь, в конце концов, так поступали все, лишь бы только при этом он уважал частную собственность, а излишки доходов посылал в Дамаск в достаточном объеме. Но они упрекали его за то, что он поднял цену на свое зерно, задержав его продажу. Они также считали, что деньги, которые он так обильно раздаривал, берутся не только из доходов от его поместий, но что он присваивает крупные суммы из государственной казны. Его богатство вызывало зависть, а его способ приобретения друзей с помощью одних только денег увеличивал число его врагов.

Несмотря на это, он почти 15 лет оставался главой Ирака, дольше любого другого наместника – за единственным исключением аль-Хаджжаджа. Следует похвалить халифа за то, что он так долго продержал на посту своего наместника, но в конце концов и он уступил давлению его врагов. Видные курайшиты и Омейяды, оскорбленные халифом, объединились с кайситами против него. Хасана ан-Набати, которому следовало бы быть осторожнее, заманили в заговор против него. Хишам, конечно, на самом деле не считал его политически неблагонадежным, но испытывал к нему некую ревность и, может быть, считал его соперником в деловых вопросах. Его также возмущала гордость Халида, откровенность его высказываний и непочтительные ремарки о нем самом, о которых ему докладывали. Поэтому Хишам решил сместить его и сделать его преемником кайсита – сакифита Юсуфа ибн Умара, родственника аль-Хаджжаджа, который много лет правил провинцией Йемен. Когда происходили такого рода перемены, часто случалось так, что тот, кого собирались сместить с поста, оказывался в полном неведении относительно собственного смещения и ничего не подозревал об этом, пока его преемник лично не являлся перед ним, чтобы призвать к ответу; предполагалось, что таким образом он не успеет подготовиться. Однако секретность, с которой действовал Хишам в данном случае, вышла за всякие рамки разумного. Ат-Табари рассказывает об этом замечательную историю. По приказу халифа Юсуф ибн Умар внезапно объявился в Куфе в джумаде аль-уля 120 года (в мае 738) с небольшим числом сторонников. Христиане Хиры и куфийские сакифиты с другими мударитами отдали себя в его распоряжение, и никто не оказал ему сопротивления. Сам Халид находился в Басите и спокойно позволил схватить себя и заключить в тюрьму. Его темницей стала Куфа; Юсуф поселился не в Басите, а в Хире. По-видимому, маленький христианский город больше подходил для гарнизона, чем расположенная по соседству людная мусульманская Куфа; к тому же Хишам недвусмысленно запретил Юсуфу селить сирийских солдат рядом с куфийцами. Халид и его сыновья пробыли в тюрьме полтора года. Ни один йеменец не раскрыл рот в его защиту, только один абсит из племени кайс выразил ему сочувствие в стихах. От Халида потребовали отчитаться за государственные деньги, то есть признаться в присвоении и растрате крупной суммы и возместить ее. Для этого пришлось прибегнуть к дыбе, но Хишам позволил применить ее лишь после долгих уговоров, да и то только при определенных условиях. Он сам пригрозил палачу смертью, если жертва умрет под пыткой, и послал телохранителя с единственной целью присутствовать во время применения пытки. В шаввале 121 года (сентябре 739) он приказал освободить заключенного, так как от него ничего невозможно было добиться. Затем Халид искал его в Русафе, но его не допустили к Хишаму, и ему пришлось ограничиться посланием, которое он передал со своим самым доверенным советником – кальбитом аль-Абрашем. В сафаре 122 года (январе 740) он отправился в Дамаск, где и обосновался. Однако Юсуф ибн Умар не прекратил преследовать жертву, которой удалось выскользнуть у него из рук, и в конце концов сумел вынудить халифа, который согласился, но очень неохотно, приказать доставить к нему сына Халида – Язида, но Язид сбежал и тем спасся от тюрьмы. Префект Дамаска Кульсум ибн Ийяд аль-Касри действовал заодно с Юсуфом, хотя, возможно, и с иными целями. Он был двоюродным братом Халида и по своей должности должен был надзирать над ним. Он мог вполне добросовестно и исключительно из должностного рвения, воюя с ним в Малой Азии летом 122 года от хиджры (740), подозревать, что он имел какое-то отношение к нескольким крупным пожарам, из-за которых несколько кварталов Дамаска сгорели дотла[165]. Хишам прислушался к нему, так как считал его неспособным испытывать вражду к собственному родственнику, и приказал арестовать всех сторонников Халида. Однако вскоре стало очевидно, что тот не имел никакого отношения к поджигателям, хотя они определенно были иракцами. Вернувшись домой, Халид был вне себя от гнева и разразился изменническими речами, после чего добавил, что пускай желающие докладывают о его словах тому, кому они адресованы. В другой раз, когда Хишам через аль-Абраша призвал Халида к ответу, потому что тот якобы при большом скоплении народа повторил лестные слова похвалы, при этом совершенно богохульные, Халид опять пришел в ярость и откинул всякую почтительность к своему владыке. Хишам спокойно снес оскорбление и только заметил, что Халид лишился рассудка и не понимает, что говорит. Лишь против его воли халифа постоянно вынуждали принимать неприятные меры против старого слуги, в чьей верности он сам ничуть не сомневался, и впоследствии ему неоднократно представлялись возможности раскаяться в этом. К чести Хишама надо сказать, что он стыдился этого и не обижался на откровенный гнев Халида, признавая его доказательством чистой совести. В последние годы своего правления он оставил Халида в покое в Дамаске, хотя популярность, которую он там завоевал, едва ли могла быть ему приятна.