Три прыжка Ван Луня - Альфред Деблин

И только несчастная Цзай, против воли позволившая вовлечь себя в эту опасную авантюру, расцвела среди «расколотых дынь». Она никогда даже и не мечтала о таком счастье. Впервые ее ввалившиеся глаза засветились подобием надежды. Однако она не была приспособлена для подобной жизни. «Летящий ши»[137], как выражались сведущие братья, пробуравливал ее кожу и внутренности. Она харкала кровью и с каждым днем чувствовала себя все хуже. Братья раздобыли для нее в деревенской аптеке чудотворное снадобье из плаценты впервые ощенившейся суки. Но Цзай все-таки умерла посреди цветущего летнего луга — и так избавилась от своего убогого бытия.

Слава «жриц любви» распространилась в тех краях очень широко. И, вероятно, более, чем что-либо иное, способствовала популярности секты. Представители местной власти и ученые из храмов Конфуция[138], обычно не останавливающиеся ни перед чем, на сей раз никак не могли прийти к единому мнению. Ведь не приказывать же, в самом деле, чтобы полиция и провинциальные войска просто перебили несколько сот человек (тем более, что к ним примкнули и опустившиеся отпрыски знатнейших семейств): никто не решался брать на себя ответственность за убийство такого количества безумцев, которые для собственного спасения и пальцем не шевельнут.

Сперва чиновники попытались уговорами и мягким нажимом убедить членов союза добровольно разойтись. Но поскольку на все их предложения братья отвечали отказом, они в конце концов запретили деревенским старостам снабжать «расколотых дынь» продовольствием и водой. Старосты, при поддержке своих подчиненных, часто по собственной инициативе принимали какие-то меры против союза. Пользуясь суеверностью местных жителей, они, например, распространяли слухи, будто братья насильно уводят из деревень красивых девушек или будто они владеют рецептом продлевающего жизнь снадобья, но не хотят этим секретом делиться. Из-за подобных слухов бывали случаи нападений на тех членов союза, которые в одиночку забредали слишком далеко. Братьев раздевали донага, избивали. Закулисные подстрекатели надеялись таким образом сократить приток новых членов в секту, а самих сектантов запугать. Однако «расколотые дыни» сохраняли спокойствие; не уменьшалась и притягательность Западного Рая, который они обещали всем, кто, полностью освободившись от суетности и страстей, будет следовать путем Дао; братья полагали, что только они одни знают чистое и истинное Дао, а потому смогут овладеть теми волшебными силами, о которых рассказывается в старинных песнях.

Когда стало очевидно, что такие нападения не приводят к желаемым результатам, местные власти отстранились от участия в их подготовке, ограничили свою деятельность составлением отчетов, заняли выжидательную позицию.

Однако в провинциальных храмах Конфуция подспудное бурление продолжалось. Ученые, бывшие правительственные чиновники, другие администраторы, лица, временно отстраненные от должности, их друзья: все они видели в «расколотых дынях» личных врагов, с которыми необходимо бороться своими силами — тем более, что у представителей власти руки пока связаны. Сдерживал только страх перед дурным впечатлением, которое убийство безоружных могло произвести на простонародье, иначе вопрос давно был бы решен.

Наконец, один пожилой военный из Шуньдоу, в ранге тиду, который не выносил религиозных распрей и к тому же желал укрепить свою репутацию в Пекине, предложил: он возьмет ответственность за уничтожение «расколотых дынь» на себя, если ему предоставят большую денежную сумму, чтобы набрать отряд из бывших солдат, истинных друзей отечества. Обрадованные заговорщики вскоре по подписке собрали затребованную сумму, и вот однажды ночью отряд в две сотни человек быстрым маршем выступил из Шуньдоу, чтобы к рассвету напасть на сектантов — прежде, чем они покинут свой лагерь; возглавлял отряд тот самый тиду. Ранним утром произошло давно назревавшее кровавое столкновение — недалеко от деревни, рядом с которой располагался лагерь «расколотых дынь».

Слухи о скором прибытии вооруженной банды уже несколько дней тревожили жителей тех мест; правда, многие сомневались в возможности нападения на столь безобидных людей. Так или иначе, но секта и особенно «жрицы любви» уже завоевали в народе такую популярность, что на рассвете того дня шум поднял на ноги множество крестьян. Жители деревни, едва услышав жалобные крики, доносившиеся из мирного лагеря, со всех сторон бросились на помощь. Проникнуть внутрь им сперва мешали выбегавшие оттуда братья и сестры. Но потом — дубинки скрестились с дубинками. Лезвия кос обрубали руки, обхватившие рукоятки мечей. Бамбуковые копья пронзали налетающие на них тела. На спины солдат-предателей обрушивались палки и здоровенные корни. Разинутые глотки, стоны, глухие удары, треск. Запах пота, витые струйки крови, чередующиеся в неравномерном ритме тишина и многоголосый рев. Крики: «Гуаньинь, помоги!» Через какие-нибудь полчаса демон того места насытился. Сотня солдат осталась лежать на земле, больше двух сотен братьев и сестер, четыре десятка крестьян.

Спасшиеся сектанты наконец собрались вместе. Беспорядочное бегство завело их далеко от лагеря.

К вечеру, продолжая двигаться в северном направлении, они добрались до большого озера, которое местные называли озером Согласия; остановились, только теперь с ужасам осознав, что бросили своих умерших непогребенными, взвалив все заботы о похоронах на крестьян. Ма успокоил их. Он, мол, еще по дороге узнал — узнал наверняка, — что умершие сестры и братья были хорошо подготовлены к смерти; их духи уже вознеслись к вышним сферам.

На берегу залитого лунным светом озера Ма совещался с восемью братьями о том, что предпринять дальше. И с показной решимостью заявил: безразлично, в какой день человек умрет; важно лишь, окажется ли его дух готовым к смерти. Он говорил вяло, чувствуя, что его слова не соответствуют чудовищной ситуации. Ему нечего было ответить на вопрос, не лучше ли сперва как следует подготовиться, а уже потом — слепо устремляться навстречу гибели.

Сотни и сотни людей сгрудились под знаменем «Расколотой Дыни»; но никто не готовил для них переправу к чаемому прибежищу, никакая тихая гавань не ждала этих исстрадавшихся отщепенцев. И происходившее нельзя было назвать иначе как бессовестным обманом, злодеянием. Потому что их всех вели на бойню — на бойню, а отнюдь не в Западный Рай.

Они говорили шепотом, под аккомпанемент шуршащего камыша. Жаркий и безутешный взгляд Ма Ноу случайно упал на большой монастырский комплекс по ту сторону озера. На фоне светлого неба Ма ясно различал все характерные детали ламаистской постройки: несколько кумирен, просторный молитвенный зал, кельи монахов. В похожем на этот тихом монастыре он и сам прожил долгие годы. И вот теперь, отверженный, вместе с несколькими сотнями человек опять стоит перед до боли знакомыми воротами. Отделенный от них лишь озерной гладью.