Танки генерала Брусилова - Анатолий Матвиенко

Колчак улыбнулся и пригубил белое крымское, памятное ему по Ливадии.

– И не получите.

– Как это? – вскинулся инженер. – Что вы такое говорить изволите?

– Охолоните и выслушайте. Надвигается война. Не на Дальнем Востоке, а в Европе. Много проблем там, и слишком накоплено сил, чтобы долго хранился мир.

– Если богато пушек, они не могут не стрелять.

– Именно. Так что мыслящие люди в армии и на флоте, а таких, поверьте, немало, озаботились подготовкой России к войне. И аэропланы, помяните мое слово, сыграют не последнюю роль. Мы с вами подвигнули Брилинга сочинить мощные карбюраторные двигатели. Раньше подобные только на флот шли да в дирижабли. Самолет с мотором больше сотни лошадиных сил сможет и разведку вести, и бомбу на неприятеля скинуть, так? Поэтому у вас выбор, Игорь Иванович – поступать на морскую службу и строить машины для императорского флота, о коих мы тогда мечтали в Питере, или оставить затею пользовать моторы Фрезе. Деньги, полагаю, вам вернут. Заказывайте двухцилиндровые «ньюпоры» в тридцать или сколько там лошадей, на них летайте на здоровье.

– Что же делать? – Сикорский чуть бокал не уронил. – Самолет готов практически! Армия или флот – это согласования, бюрократия, бюджеты, тысяча полковников и генералов над головой, каждый стократ умней другого. Я там взвою от тоски!

– Соглашаться. Я потому не постеснялся время потратить, что хочу сам осмотреть ваш летательный аппарат. С моего ведома вам пришлют мотор. Опробуете или, как у вас говорят, облетаете его. Потом своим ходом, не торопясь, – к нам.

– Из Киева в Питер?!

– С посадками, само собой.

– Это ж сколько верст до Гатчины…

– А тут вы ошибаетесь, любезный Игорь Иванович. Мы, конечно, с армейцами одно дело делаем, но и не без конкуренции. Нам же морской самолет требуется, верно? Оттого такая дальность полета важна, надежность для долгих походов над Балтикой, Черным и Эгейским морем. Вы же на барже думали взлетать-садиться? Баржу я для вас и приготовил. Шучу-шучу. Не надо пока на судно, у Балтфлота баз хватает. Ну, надумали?

– Как душу продаю.

– Колите палец, кровью распишитесь. А ежели серьезно, ловите извозчика и везите меня смотреть ваш прибор.

Мелко трясясь на булыжной киевской мостовой, неровности которой не могли скрыть ни шины, ни рессоры, ни подушки, Сикорский спросил у Колчака о моторах по двести лошадей, которые замышлялись под проект большого аэроплана.

– Совершенный анекдот случился, Игорь Иванович. Дело, понятно, секретное и безусловно доверительное, но раз о нем тысячи человек прознали, то и кайзеровская разведка не могла не отсмеяться ей положенное. Вы, верно, про Царь-танк слыхали?

– Как же-с. Конечно. Жуковский именует это несмываемым позором.

Колчак с удовольствием проводил взглядом молодую киевлянку в белом платье и под белым зонтиком, затем вернулся к железным материям.

– А в курсе, чем история кончилась? Ладно, Государь не знает, что при росте линейного размера масса аппарата прирастает кубически – не царское дело вникать в смешные подробности. Но никто к воплям инженерного управления не прислушался! Поэтому, чтобы уложиться в сколько бы то ни было разумные весовые кондиции, Лебеденко соорудил два велосипедных колеса со спицами высотой с трех– или даже четырехэтажный дом, меж ними вставил т-образную станину, к которой и прилепил два авиамотора. Наверх обязательно пушку, все же танк, а не арба-переросток. Собрали, значит, комиссию, Император прослышал и почтил испытания высочайшим присутствием. Там генералы стоят – Кюи, Брусилов, рядом великий князь Петр Николаевич, за инженерных мудрецов ответственный, а Государь им глаголет. Мол, так вот и так, ничего вы толком не умеете, а мы изволили лично за дело взяться – и вот! Европам за зависть, нам на славу!

– Жаль – я не увидел.

– Не доросли мы, Игорь Иванович, до смотров в высочайшем присутствии, да-с. Мне Фрезе рассказывал. В общем, под звуки оркестра завели они моторы, и Царь-танк проехал саженей двадцать. Пусть сорок, вряд ли кто мерил. Колесо попало в канавку и застряло. Газовали-газовали, воздух изрядно попортили, все же четыреста лошадей не шутка.

– А дальше? Не томите.

– Не было никакого дальше. Моторы сожгли, арбу-велосипед там и забросили. Лебеденко не растерялся, побежал к государю. Надобны, говорит, снова деньги на мощные моторы. А Брусилов дал незаметный знак, его куда надо передали. Из-за горки выехали десять танков Б-3, переехали и канавы, и ров, и крутой подъем.

– Как же Государь пережил позор?

– Какой позор! Вы о чем, молодой человек? Танки Б-3 – они и есть государева заслуга, раз сделаны в стране, ему принадлежащей. А что с колесницей не вышло… Такое выражение бытует в интеллигентских кругах, сейчас вспомню. Вот – творческий эксперимент. Моторов и денег жалко, да что ни делается – все к лучшему. Какое-то время Император не сподобится осчастливить подданных новыми экспериментами. Пусть катает заводную машинку по томам Свода законов.

– Вольнодумец вы, ваше высокоблагородие.

– Нет, монархист. Только у царя своя обязанность – царствовать. А наша – оружие изобретать и врагам головы отстреливать. Кажется, подъезжаем?

Небольшой биплан Сикорского поражал законченностью граней и пропорций. Любая грамотно спроектированная техника красива. Только в отсутствие мотора и пропеллера аппарат смотрелся, как Ника Самофракийская – прекрасная, крылатая, но без головы.

– Прямо здесь, в кузнице у конюшни вы собирали самолет?

– А его, где угодно, можно сложить, Александр Васильевич. Потом разобрать, перевезти и снова соединить. Зато здесь край города, поле, летай – не хочу. Не изволите в кабину забраться?

– Нет уж, увольте. Мне на воде да на земле места хватает.

Игорь Иванович выдержал паузу, потом робко напомнил:

– О моторе протекцию составите?

Офицер не переставал удивляться этому человеку. Энергический, напористый, но ровно до того времени, как наталкивается на упрямца или хама. Ей-богу, ему в моторе отказать и денег не вернуть, даже в суд не подаст – затаит обиду, купит другой двигатель. Или за границу уедет.

– Завтра же отправят. Когда ждать фото аэроплана в воздухе?

– Немедля! Нет, подождите. Техника новая. За июль облетаю. Обещаю.

– Не торопитесь. А то не ровен час, тьфу-тьфу… Возвращаемся в Киев. Повезет – на вечерний до Москвы успею.

Сикорский действительно сделал, что мог, но не все от него зависело. 10 июля 1910 года на пятом полете мотор захандрил, и изобретатель с трудом спустился на край луга. Как на таком приборе лететь в Питер, когда внизу не только поля, но реки и леса? Чистой воды самоубийство.

Колчак отреагировал на телеграмму о поломке с небывалой быстротой. Буквально через день у Сикорского объявился мичман с четверкой матросов, которые быстро, но без лишней суеты разобрали аэроплан и погрузили его в товарный вагон. Согласно приказа Морского штаба, двое из морячков остались сопровождать груз до Питера, а изобретателю вручили билет и предписание. Он почувствовал себя крохотной рыбешкой, которую решительно и безвозвратно проглотил военно-морской кашалот.[10]