Отражение - Вадим Панов

Питер – это дождь.

Это ветер, вольно летящий по проспектам и площадям, рвущий привычные к бурям деревья, забегающий в узкие переулки и даже в парадные. Это низкие тучи, плывущие на Петропавловский шпиль и ниже, на крыши выстроенных в крепость домов, застревающие среди труб, и засыпающие, бросив якорь над городом, пока полуденная пушка не попытается их прогнать. Это запах моря, соль на губах, принесенная с далеких берегов, холодных и жарких, приветливых и злых. Это окно, прорубленное в живой стене мира, чтобы прямым массажем запустить его гигантское сердце.

Питер – это камень, воплотивший дух Империи.

И Питер, все тот же Питер – это места, куда лучше не соваться.

Мужчина, которого прижали на Васильевском, об этом знал, вел себя осторожно, а когда почуял за спиной смрадное дыхание врага – бросился бежать и почти преуспел. Мужчина выглядел обыденно: лет тридцать пять или сорок, темная кожаная куртка, темные брюки свободного кроя, темные кроссовки – он мог оказаться и таксистом, и бандитом, но стоило ему побежать, как вся обыденность слетела шелухой, потому что скорость, с которой он мчался, сделала бы честь олимпийскому чемпиону, даже тому, кому WADA разрешила жрать любую «химию».

Мужчина бежал с неимоверной скоростью.

Его взяли в оборот на углу Смоленского кладбища, отсекли от машины, от черного «Бентли», шофера которого убили за минуту до нападения, и мужчина помчался по Шевченко, надеясь раствориться среди домов. Почти оторвался, но у Шкиперского сада ему вновь сели на хвост, и погоня возобновилась. Мужчина резко сменил направление, решив спрятаться в промышленных дебрях Балтийского завода. Он мчался нечеловечески быстро, но его преследовали столь же подготовленные люди, или существа, а поскольку их было больше, загонщики постепенно закрыли все возможные пути отхода и прижали добычу к воде, уйти по которой мужчина не мог.

Он остановился, отдышался – время на это было, поскольку четверо преследователей тоже запыхались, – и холодно спросил:

– Возьмете золотом?

– Кровь и мясо, – хрипло ответил главарь преследователей.

– Лучше не надо.

– Мы сами решаем, что лучше.

– Вы знаете, кто я? – Мужчина не боялся, голос его не дрожал и был наполнен уверенностью. Но умирать он не хотел и пытался договориться: – Меня зовут Александер!

– Поэтому и гнались, баал, – с почтением произнес главарь. – Мы хорошо знаем, кто вы.

И стало ясно, что ни золото, ни слово сегодня не имеют силы.

– Кто меня заказал? – устало спросил Александер.

– Я не имею права говорить об этом, баал. Даже перед вашей смертью.

Заказчик, судя по всему, отлично разбирался в реалиях Отражения. Во-первых, убийцы подстерегли Александера на выходе с кладбища, сразу после проведения требующего много сил ритуала, а значит, ослабленного. Во-вторых, волколаки заслуженно считались самыми неудобными для Александера противниками в обычном бою.

– И все-таки вы напрасно согласились на эту работу…

Но время разговоров прошло, и оборотень слева кинулся в атаку. Он медленно заходил жертве за спину, выжидая удобный момент, и ударил, когда решил, что миг настал.

Оборотень прыгнул, в полете кисти его рук вытянулись, на них выросли длинные и крепкие когти, но к жертве они не прикоснулись: Александер сделал маленький шаг назад, и в его руке откуда-то появился клинок. Скорее всего – из рукава. Шаг назад и взмах, за которым раздался оглушительный визг: чудовищно острый клинок срезал волколаку обе лапы. Александер оказался очень быстрым, и, расправляясь с первым врагом, успел повернуться и, продолжая движение кинжала, насадил на его лезвие второго противника. Клинок вошел под вздох, снизу вверх и достал до сердца оборотня.

Но то была последняя удача Александера.

Главарь и второй боец не стояли в растерянности, выжидая своей очереди сразиться с лихим противником, а пошли в бой, и смерть двух друзей их не остановила и не напугала.

В тот самый миг, когда кинжал добрался до сердца второго волколака, коготь главаря разорвал Александеру горло. Мужчина замер, бешено глядя на только что поверженного врага, прохрипел невнятно два слова, возможно, в надежде проклясть убийцу, а затем из раны потоком хлынула кровь, и Александер упал. Немного поскреб по земле ногами и скрюченными пальцами рук да затих, глядя в никуда остекленевшими глазами.

– Он был хорош, – угрюмо признал главарь, набрасывая на окровавленную шею оберег – бронзовый медальон на черном кожаном ремешке. – Не ожидал.

– А ведь мы взяли его после ритуала, – добавил помощник.

– Угу.

– Как же он дерется в полную силу?

– Это баал, – объяснил вожак. – Баалы круты.

Они помолчали, глядя на три трупа, после чего помощник неуверенно уточнил:

– Мы можем сожрать Александера?

– А чего добру пропадать?

Однако обрадоваться неожиданному подарку младший оборотень не успел. Едва главарь произнес последнее слово, как над растерзанным Александером стало подниматься черное облачко. Похожее на последний выдох, на последнее проклятие. Настолько черное, что выделялось даже в ночной темноте.

Романтик мог бы сказать, что Александера покидает его злая, нечистая душа, но волколаки знали, что видят, и одновременно издали полный ужаса вопль:

– Черный Пес!

– А как же оберег!

– Нас обманули!

И убийцы бросились в разные стороны.

Главарь – к темным постройкам, в глупой надежде спрятаться, укрыться, уйти берегом. Второй же оборотень кинулся в Неву, потому что слышал, что проточная вода способна остановить призрачного мстителя. И второй умер первым. Когда он прыгал в воду, облачко уже превратилось в невысокого, но очень крепкого мужчину с иссиня-черной кожей. Но не африканца или араба, нет – мужчина был европеец, но черный, будто выкрашенный нефтью, мускулистый, резкий в движениях и злой. Из одежды – лишь набедренная повязка.

Выйдя из небытия, Пес подбежал к берегу, прыгнул так далеко, что дотянулся до бешено гребущего волколака, схватил его за ногу и резко ушел на глубину. А вынырнул один. Вернулся на берег и молча побежал за главарем. Чуть пригибаясь, словно принюхиваясь к следам, и едва слышно рыча. Главарь убийц был быстр, но долго погоня не продлилась: Пес настиг его на заднем дворе Кунсткамеры, прыгнул на спину, сбивая с ног, и в тот самый миг, когда оборотень оказался на земле, свернул ему шею.

Затем вернулся к телу хозяина, уселся подле, задрал голову к равнодушному небу и тоскливо завыл.

– Ваши мертвые приветствуют вас, госпожа, – негромко произнес Роман Ромеро, и все слуги глубоким поклоном встретили вышедшую из спальни Юлию.