Шахта - Михаил Балбачан

– Может, например, истребитель построят имени нашей шахты, это ж здорово! А ты чего тут гогочешь, не согласен, что ли? – набросился Евгений на трясущегося в углу Романовского, от которого к тому же сильно несло несвежей колбасой.

С рабочими договорились без проблем. Начальник шахты произнес хорошую речь насчет всемерного укрепления обороны, после которой никто особенно не вякал, – люди как-то подобрались за последнее время, да и «вякальщиков» немного уже осталось. Только со стороны переносчиков послышалось какое-то неясное ворчание, но Слепко встал и захлопал, и все в зале тоже встали и захлопали – в общем, нормально все прошло. А когда на доске объявлений, у ламповой, вывесили приказ о внеочередной премии в честь Международного дня солидарности трудящихся женщин, тут уж расцвели все лица. В райкоме приняли почин на ура и занялись распространением его на другие шахты, дела с выполнением плана обстояли в тресте по-прежнему паршиво. Оказалось, что многие коллективы по всей стране выступили с такими же точно починами.

Оставалось самое трудное – выбить необходимые фонды. Все знали, что лента, приводы, кабель и многое иное на базе треста имелось, но куда проще было раздобыть жар-птицу. Слепко начал с того, что поручил Зощенко поговорить по душам с начальником отдела снабжения Зосимовичем. Разговор по душам получился, но никакого результата он не дал. Зощенко только руками развел, заметив, что Абрам Григорьевич человек очень большого ума. Формальная попытка договориться по-хорошему была предпринята, и Евгений с чистой совестью приступил к реализации основного плана, заключавшегося в том, чтобы натравить на Кузьмина секретаря райкома. Тогда по логике вещей врио должен был, в свою очередь, надавить на собственный отдел снабжения. Иных шансов справиться с Зосимовичем не было. Зощенко предложил подключить также Горнотехническую инспекцию, для чего следовало подобрать все акты об аварийном состоянии канатных откаток за последние несколько лет.

Начальник горнотехнической инспекции Ивасик, сутулый светловолосый великан с вечно потными руками, серым лицом и красными кроличьими глазками, любой разговор, даже самый отвлеченный, сразу же переводил на вопрос безопасности подземных работ и начинал брызгать слюной и грозить собеседнику жесточайшими карами, среди которых простой расстрел не выглядел особой неприятностью. Правда, дальше ругани он никогда еще не заходил. То же вышло и на сей раз. Ивасик дружелюбно поприветствовал Зощенко, с которым водил некоторое знакомство на почве игры в преферанс, но стоило тому упомянуть об актах по откаткам, немедленно впал в истерику. На всю комнату из трубки разносилось, что именно будет сделано с вредителями, сознательно ставящими советских рабочих в условия не просто опасные, но неизбежно гибельные. Вошедший парторг побледнел и бухнулся, как куль, на диван. Дав Ивасику вдоволь накричаться, Зощенко ловко перевел беседу в нужное русло. Решено было, что горнотехническая инспекция направит официальное представление на имя Кузьмина. В этой части замысел, кажется, удавался. Только парторг, которого попросили обработать Поспелова, чуть было все не испортил. Впечатленный воплями Ивасика, старик понес околесицу о том, что так дальше нельзя, что нужно еще разобраться, кто все это подстроил, и так далее. Слепко силой вырвал у него трубку и в ясных словах объяснил второму секретарю, что трест зажал оборудование, необходимое для «ударной вахты», вследствие чего последняя может быть сорвана. Поспелов обещал проследить. Судя по всему, он все понял и озаботился. Можно было звонить Кузьмину. Тот сразу прервал патетическую речь начальника двадцать третьей шахты, бросив: «Приходите завтра, подпишу!» И дал отбой.

Тем не менее все едва не сорвалось. Донельзя раздосадованный беседой с Ивасиком, врио вызвал Зосимовича и, проговорив с ним целый час, потерпел полное фиаско. Речь у них уже пошла о том, как похитрее выйти из расставленной ловушки, а материалы и оборудование все-таки не давать. Но тут в кабинет вошел улыбающийся Поспелов, сел в уголок, состроил губы бантиком и попросил продолжать и не обращать на него никакого внимания. Кузьмин не успел еще и рта раскрыть, а Зосимович уже вскочил, лихо щелкнул каблуками и заявил, что буквально через час представит на подпись накладные, с тем чтобы завтра же все было отгружено. Но Слепко, бдительно следивший через Ларочку за всем происходившим, расшибся в лепешку, а вывез груз еще до полуночи.

Начать наметили в первую смену Восьмого марта, то есть с ноля часов. Слепко составил единый график с обозначением имен ответственных и подробнейшим описанием работ. Задействовать предполагалось весь коллектив. В оставшиеся до праздника дни усиленные бригады переносчиков и наладчиков раскладывали по выработкам рештаки, ролики, приводы и ленту. Зощенко какими-то своими хитрыми способами ежесменно прикапливал уголек на аварийном складе, еще неделю назад постыдно пустовавшем. Седьмого провели торжественное собрание и окончательно разъяснили задания. Ближе к полуночи начали прибывать начальники других шахт. Они хотели убедиться в том, что не зря отказались от своей доли оборудования. Гостей любезно проводили к местам предстоящих работ. Наступила праздничная полночь! Странно, непривычно проревел неурочный гудок. Люди почувствовали душевный подъем, им объяснили, что предстоит совсем другой, особенный штурм, что происходит что-то действительно важное, нужное. Вечерняя смена единогласно проголосовала за то, чтобы не подниматься пока на-гора.

Примерно в час пополуночи Слепко отправился по участкам. Красота им самим созданной картины поразила его. Сотни людей стояли на уклонах, отвинчивая планки рельсов, ломами и кайлами вытягивая костыли из вязкой почвы. Гайки настолько проржавели, что их приходилось срубать. Через час рельсы были сняты и по цепочке на руках переданы на штреки. Взамен вниз пошли брусья под рештаки транспортеров, а затем и сами рештаки. Вскоре были разобраны приводы лебедок, смотаны канаты. Наконец установлен был первый транспортер, а следом – и все остальные. Основная масса поднялась на-гора и двинула на аварийный склад. Под землей остались только слесари и электрики, сшивавшие ленту, натягивавшие ее на ролики и подключавшие моторы к сети.

По Восточному уклону, потный, страшно уставший, но возбужденный необыкновенно, бегал Романовский, раздавая руководящие матюги. Десятник Буряк, его друг и собутыльник, стремительно семенил вокруг, то отставая, то забегая поперед начальника.

– Как, Вань, успеем? – поминутно спрашивал его Романовский.

– Само собой, Феликс Иваныч, а то прихватим второй смены самую малость, делов-то! – отвечал Буряк.

Как бы там ни было, а к семи часам утра монтаж транспортеров был в целом закончен, к восьми все они были опробованы и приняты по актам механиками участков.

Напоследок Слепко неторопливо прошелся по шахте. Ровные, чистые еще ленты конвейеров белели там, где ржавые рельсы, казалось, навечно вросли в землю. Дело было сделано. Зощенко доложил, что пылающий энтузиазмом народ за какой-то час выгреб и отгрузил с аварийного склада весь уголь подчистую. Получилось сто сорок процентов к сменному плану добычи. Это было тем более удачно, что, столкнувшись на рудном дворе со второй сменой, Евгений заметил, что некоторые, несмотря на раннее время, успели уже принять. Подобное ожидалось, но все-таки было странно. Эти люди только что освободились с аварийного склада и с шахты никуда не уходили, даже не переодевались. Тем не менее вторая смена завершилась с небольшим перевыполнением и, хотя третья подгадила – половину рабочих так развезло, что их пришлось транспортировать на новых конвейерах, за сутки вышло красивое число – 111 процентов. Чем бы ни закончился следующий день, было уже на что строить истребитель.