Подменыш - Джой Уильямс

Впереди, на западе, куда клонилось солнце, сгрудились несколько лодок, кружа по кругу. Маленькие лодки с полицейскими звездами на белых бортах, вспенивая воду, перестраиваясь, отступая, распускали пену по воде. В лодки поднимали что-то крюками.

Мириам достала почту из сумки Перл и стала просматривать.

– Что там? – спросила Шелли.

Она теребила цепочку у себя на шее.

– Эта женщина заявляет, что первыми спасителями мира были овощи, – сказала Мириам, прижимая к коленям письмо, написанное крючковатым почерком, коричневыми чернилами. – Она из Северной Дакоты и пишет: «От воздуха, непригодного для дыхания, который сперва окутывал землю, овощи были его спасителями», и она приложила косичку из растительных волокон, состоящую из черенков двадцати трех овощей.

Мириам подняла маленький блеклый квадратик, сухой и морщинистый. Она засунула его назад в конверт и вскрыла другое письмо.

– А эта женщина прислала мне кусочек подгузника своего сына. Она заявляет, что когда этот подгузник положили на лицо ее мертвой сестры, та начала говорить.

– То есть она вернулась к жизни? – спросила Перл.

– Нет, она просто начала говорить.

– И что она сказала? – спросил Томас.

Мириам стала молча читать письмо.

– Она пишет, что ее сестра сказала: «Это не Дэнни толкнул меня, это коронер сбил меня».

– Зачем они положили подгузник ей на лицо? – спросила Перл.

– Я не знаю, – сказала Мириам с грустным, поникшим видом.

– Наверно, они что-то подозревали, – сказала Перл.

– Ты воспринимаешь вещи слишком буквально, – сказала Мириам.

Когда они вернулись в дом, детей нигде не было видно. Двери были открыты. И ни звука.

– Они могут быть где угодно, – сказал Томас.

– Я пойду в бассейн и буду просто в нем сидеть, – сказала Шелли, отбрасывая волосы с шеи, – никогда не была еще такой липкой.

В доме стало как будто прохладнее. Мириам сразу пошла на кухню, а Томас – в свою комнату. Линкольн взял пиво из холодильника и пошел в сауну.

Перл стала медленно подниматься по лестнице. Она заглядывала в каждую детскую комнату, но там никого не было. Никто не прыгал на кроватях, как обычно, беспечно раскинув руки. Никто. Перед дверью своей комнаты она замешкалась. На лестничной площадке была сложена большая конструкция из деревянных кубиков. Дети вечно строили себе домики. Перл заглянула внутрь. Крыши на домике не было, и повсюду виднелись следы бурной деятельности без намека на порядок. Пластиковый ананас баюкал тряпичную куклу в колыбели. На камине, сложенном из камешков, прикорнул крикетный футляр. Все было устроено таким образом, чтобы изображать что-то такое, чем оно не являлось. Цветная бумага изображала коврики. Марки изображали книги. А рядом с домиком было море из зеркала.

Перл вошла в свою комнату и села на продавленный шезлонг у окна. Ее голову словно пронизали тонкие серебряные иглы. Она намешала себе выпить. Она хотела, чтобы ее кости зацвели, чтобы ее жизнь стала другой. Чтобы ее кости цвели, как цветущие посохи. Примерно как на карте Повешенного из колоды таро. Девочкой она предпочитала цветущие посохи, но они обозначали надежду, а надежды не было.

Она видела вдалеке фигуру Шелли, плавающей в бассейне от края до края.

Без детей она останется совсем одна. Это будет ужасно. Она оглядела комнату, кровать, застеленную тонким покрывалом. Все, что случилось, случилось так давно. Она всегда пыталась вспомнить прошлое, но оказывалось, что прошлое меняется, как и все вокруг. Оно не остается прежним. Охотник на каминном экране стрелял в птицу из-за дерева, но был и другой охотник, парящий в вышине над миром, видящий расклады и кости, свет вещей. Охотник с охотничьим глазом, летящий по узкому, но бесконечному проходу между смертями смертных.

По небу плыли тучи, великое море разложения, созвучное ее мыслям. Желтое, и быстрое, и серое, тошнотное и сердитое море. И ее разум сливался с ним без возражений. Когда-то у нее был малыш. Он издавал няшные звуки, ночные звуки, водяные звуки. Когда-то у нее был малыш, который не был ее.

Перл спустилась по лестнице и налила себе еще выпить. На кухне у Мириам готовился ужин. Она сидела за столом и пила чай. Перл посмотрела на ее руки, державшие чашку. Ее кожа стала нарастать на обручальное кольцо, как кора дерева на что-то чужеродное, притиснутое к нему.

– Может, ты пойдешь приведешь детей, Перл? Они должны быть в своем домике. Они, похоже, решили пропустить свой день рождения. Я звонила в колокол, но ни один не объявился.

Перл перевела сонный взгляд на окно, небо за которым было цвета чернослива. Последний свет собирался в окнах, казавшихся неимоверно толстыми.

Мириам окинула Перл строгим взглядом, но проникнуть в запертую вселенную Перл ей было не под силу.

– Ты вечно пьешь, – сказала она, – стакан из рук не выпускаешь.

Перл подняла свои довольно густые брови.

– Я пойду за детьми.

– Но если подумать… – начала Мириам и уставилась на Перл. – Это неверно.

Перл посмотрела на обручальное кольцо, впившееся в плоть Мириам. Как на руке ее матери. Матери кольцо пришлось срезать. Новое она носить не стала. Перл ощутила знакомый ком в горле, означавший, что она может расплакаться, стоит дать волю. Каждый человек одинок, так одинок, и каждый жаждет то, что потерял, и нет никакой надежды обрести это вновь.

Она почувствовала, как поднимаются волоски на шее сзади. Она представила, что над ее головой порхает летучая мышь, овевая ее своими чудными крылышками. Воздух вокруг нее был приятный, ритмичный и прохладный. Она так устала, ей так надоело видеть себя со стороны, следить за своими реакциями. В жизни нет места приличиям! Иногда необходимо выставлять напоказ свой скелет, заявлять о смерти внутри нас!

– Не раздражайся на меня, – сказала вдруг Перл. – Я тоже знаю про память. Она держит других живыми, близкими. Забыть их – это вторая смерть, настоящая.

Она увидела, как ужас сковал лицо Мириам.

– Ох, прости, – выкрикнула Перл.

И выбежала из дома. Земля дергала ее за ноги, а ветер – за волосы. Она чувствовала себя тяжелой, как земля, и такой же вечной и другой. Ей надо было сказать… мертвые не возвращаются, потому что там не так одиноко, как здесь… это единственное утешение, что они могут нам дать… Надо было сказать… вот он, вечер этого дня. Наши души собираются на судилище.

На небе солнце висело вместе с луной. Море казалось выше суши. Перл шла к каменному дому, ожидая найти там детей. Они возьмут ее к себе? Могла бы она быть как одна из них? Она надеялась на это. Внутри нее тоже было животное, детеныш, клубочком обернувший ее сердце, верующий зверь, познавший Бога.

Она поставила пустой стакан на траву. Перл повсюду оставляла пустые стаканы: на пляже и под деревьями, на камнях и на неровных каменных стенах.