Assassin - Вероника Мелан

– Где она? С ней все в порядке?

Мне были понятны его вопросы, но я совершенно не знала, что ответить. Как много я могу рассказать про Корпус? Имею ли право говорить, где сейчас Нисса? Наверное, нет. Я не столько боялась Комиссии, сколько не была уверена, как много хотела бы рассказать Герберту сама Нисса. Возможно, она осуждена за серьезное преступление и не хочет, чтобы кто-то знал об этом.

Прежде чем заговорить вновь, я некоторое время обдумывала ответ, затем решительно произнесла:

– Пожалуйста, Герберт, прочитайте послание. Может быть, вам что-то станет яснее. Я знаю, что я должна передать его, но ответить на остальные вопросы я не могу. Простите меня. Пусть это сделает Нисса…

– Хорошо… - Растеряно проговорил Герберт и протянул руку к записке. Внимательно изучив написанный сверху адрес, он осторожно развернул листок и начал читать.

По мере прочтения брови его хмурились, а подбородок начинал дрожать все сильнее.

– Что это? - Поднял он на меня растерянные голубые глаза. Сквозь стекла очков они казались маленькими и очень грустными. - Это же прощальное письмо! Посмотрите сами!

Он протянул мне записку, и я медленно перевела взгляд на неровные строчки:

«Мой дорогой Герберт. Моя жизнь повернулась странно, и я разминулась с Госпожой удачей. Мне бы очень хотелось увидеть вас и попрощаться с вами, но, боюсь, уже ничего не сумею изменить, встреча нам не суждена. Помните, что вы всегда были моим самым близким другом, и я благодарна вам за все, за каждое слово, за каждую минуту, что провела в вашем обществе. Я буду помнить вашу любовь и заботу всегда. Вечно. Прощайте. Искренне ваша, Нисса»

Когда я посмотрела на Герберта, то увидела, что он плачет. Мужчина в клетчатой рубахе вздрагивал, прижав широкие ладони к лицу, и отчаянно пытался сдерживать рвущиеся наружу всхлипы.

«О горе мне, дурную весть принесшей…»

На душе вдруг стало темно и пусто, как в тот день, когда Линдер объявил мой приговор. Но тогда я все еще надеялась, что кто-то, пусть не я, сумеет избежать этой страшной участи. Я верила, что записка - это просьба о помощи. А оказалось, что это прощальное письмо…

«Нет, Нисса, нет! Неужели я ехала сюда, чтобы расстроить этого человека прощальными словами? Неужели ты с самого начала знала, что тебе не выбраться?»

Мне захотелось разрыдаться вместе с Гербертом. Я потратила три дня, чтобы добраться до Минбурга, я верила, что этот день станет началом борьбы за освобождение из плена… Но я ошиблась. Неужели я ошиблась в тебе, Нисса? Я ведь видела огонь в твоих глазах, видела твое отчаянное желание жить несмотря ни на что, как получилось, что ты сдалась так рано?

Поднимаясь из кресла, чтобы уйти, я посмотрела на Герберта, который все еще плакал, закрывая руками лицо. Очки с толстыми стеклами лежали на подлокотнике, забытые и ненужные от внезапно нахлынувшего горя.

– Простите… - Прошептала я тихо, но он вряд ли услышал меня. Скверно знать печальные вещи самому, но еще хуже отбирать надежду у других. Ведь все это время Герберт надеялся увидеть Ниссу живой. Пусть не сейчас, пусть когда-нибудь. А теперь его плечи вздрагивают, а душа разрывается от боли, слушая, как хрипит и задыхается в агонии умирающая надежда.

Скверно.

Осторожно прикрыв за собой дверь, я вышла на улицу и двинулась к машине.

«Домой. В Канн…» - Поправилась я. И вдруг почувствовала такую злость, от которой пальцы свело судорогой.

Захотелось со всей силы ударить кулаком в стену, чтобы камень раскрошился в пыль, и рассеченная кожа окропилась горячей кровью. Чтобы, захлебнувшись болью, я перестала чувствовать, как надрывно стонет разрывающееся на куски сердце…

«Лучше бы я умерла, не успев доехать до Минбурга»

С этой мыслью я села в машину и тронулась в обратный путь.

Пребывая в странном настроении: эдакой смеси беспросветной злости, отчаяния и боли, я как сумасшедшая неслась по ночному шоссе, почти не разбирая дороги.

За что я боролась все это время? Эта записка стала для меня символом, талисманом грядущей свободы и справедливости. И пусть я не знала, за что была осуждена Нисса, мне было плевать на это, но у меня было самое главное - цель. Цель, которая вела меня тонким лучиком среди беспросветного мрака, заставляя забыть о собственном несчастье, о той смеси обиды и разочарований, в которую превратилась моя жизнь.

Корпус.

Корпус, ты все-таки убил нас всех. И тех, кто жил в тебе долгое время, и тех, кто лишь на мгновенье прикоснулся к твоим гнилым стенам. Почему Нисса перестала бороться? Когда это случилось? Могла ли я помочь ей? Изменить ход ее мыслей, не дать дойти до такого…

Корпус. Это ненавистное слово пульсировало в голове алым светом, и мне вдруг показалось, что я снова слышу его противный свистящий голос у себя в голове.

«Да провались ты!» - Я со всей силы ударила по рулю.

Дорога резко вильнула под колесами, натужно скрипнули колодки, и я с трудом выровняла автомобиль, не замечая опасной близости обрыва с правой стороны. Две желтые линии света выхватили тусклые островки травы на обочине, когда машина на полной скорости вошла в поворот. Теперь я не смотрела на знаки, мне было все равно, куда выведет меня ночная лента дорожного полотна. Какая разница приеду ли я в Канн или так и останусь затерянной посреди этого чужого для меня мира, где нет ни одного человека, который бы ждал, верил и любил меня…

«Нет, это не Корпус. - Вдруг подумала я. - Это ты, Рен. Именно ты сделал мою жизнь такой, какая она есть сейчас. Это ты убил Ниссу и Эдварда, ты прервал множество линий на середине, ты заставил колеса судьбы вращаться в угодную тебе сторону, не заботясь о чувствах и переживаниях других людей. Это из-за тебя плакал Герберт. Я тебя ненавижу, слышишь? Ненавижу!»

Я понимала, что несу чушь, но уже не могла остановиться. В этот момент мне отчаянно хотелось переложить ответственность на кого-то другого. Лишь бы не я была виновата во всем, что происходит.

Мотор Бьюика ревел и скрежетал, вращая шестеренки с непривычной скоростью, мои глаза едва различали дорогу, но причина была не в темноте, что окутала шоссе, причина была в пелене отчаяния и ярости, застилавшей мои глаза. Входя в следующий поворот, я крутанула руль слишком поздно, и два колеса нависли над обрывом, беспомощно вращаясь в пустоте.

Мое сердце екнуло. Я почувствовала, что еще секунда - и я окажусь там, на дне глубокого оврага, похороненная под грудой искореженного металла. И глядя на звезды пустыми глазами, я буду одиноко лежать на острых осколках, уже не заботясь о том, как провести последние дни своей жизни.

Не думая, что делаю, я интуитивно навалилась всем телом на дверь. Внутренний голос истошно вопил: «Не поможет! Слишком поздно!», но я продолжала упираться и давить. Колеса совершали оборот за оборотом, но, не находя опоры, лишь царапали по краю обрыва, срывая вниз мелкие камушки, которые с шорохом уносились в темноту. Я продолжала выворачивать руль, не замечая, что он уже не двигается с места, а мои вспотевшие ладони лишь проскальзывают по нему, оставляя мокрые дорожки.