Том 3. Письма и дневники - Иван Васильевич Киреевский

Это предисловие можно будет напечатать после паисиевского и пред его жизнию.

Теперь, окончив о книгах, прошу позволения сказать слово о наших обстоятельствах. У нас все еще продолжаются те неприятности Александры Петровны, о которых Вы знаете. Теперь уже доходит до того, что и гувернантка начинает колебаться и, кажется, думает о том, чтобы оставить нас. Между тем вряд ли мы найдем другую такую тихую, скромную, неприхотливую и совестливую. Она смущается теми неприятностями, которые за нее делает Александра Петровна. Что посоветуете нам делать? И помолитесь, батюшка, за нас. Благословите нас также и в том, чтобы домашнее управление и порядок в людях устроился нашим новым дворецким. Ибо люди уже начинали против него действовать, а он, кажется, тоже сомневается, оставаться ли ему против желания всех людей.

Еще особенно тревожит меня Вася. Он недавно сидел в карцере за то, что бросил сапог, который попал в дядьку. Вася говорит, будто нечаянно. Вообще же мне страшно за него и жаль его. Помолитесь, милостивый Батюшка!

С любовью преданный Вам, Ваш покорный слуга и духовный сын И. Киреевский.

103. А. И. Кошелеву

13 октября 1853 года

Я получил твое письмо, друг Кошелев, и хотя не кончил моего письма к тебе, но посылаю неоконченное, чтобы ты не упрекал меня в неоплатности долга. Продолжение надеюсь написать после окончания другого дела, срочного.

Твое письмо я прочел с большим удовольствием потому, что оно очень хорошо написано, и потому, что я сообщаю себе большое удовольствие в работе отвечать на него. Ты тронул такой вопрос, с ответом на который должна созвучать вся глубина философии христианской. Я не решился бы говорить об нем по недостаточности моей для этого духовного умозрения, говорить никому, кроме самого себя и, следовательно, тебя. Мои ошибки во взгляде на этот предмет не повредят тебе потому, что ты будешь смотреть на них как на одно из движений собственных твоих мыслей. Но прежде хотел бы кончить начатое письмо о Vinet[412]. Что же касается до политической экономии, то прошу тебя покуда избавить меня от этого предмета, занятие которым было бы совсем несогласно с моими теперешними занятиями.

Благодарю тебя за твои заботы о моих залогах. Я ценю это как истинно дружеское участие.

Обнимаю тебя. Жена моя тебе кланяется.

Твой Киреевский.

Что твоя боль глазная? Береги их. Твоего ответа ожидаю.

104. А. И. Кошелеву

15 октября 1853 года

<…> Я прочел книгу Vinet[413], которую ты мне дал с условием сказать о ней подробно мое мнение, обозначив определительно: в чем согласен с ней, в чем не согласен. Но признаюсь, что это было бы для меня очень затруднительно! Я ни согласиться с Vinet не могу, ни отвергнуть того, что он говорит, не в состоянии. Мне кажется (прости, что буду говорить откровенно и без церемоний о такой книге, которую ты называешь своим сочинением), что он сам не дал себе ясного отчета в своей мысли, прежде чем начал излагать ее, оттого вышла очень красноречивая, очень искренняя путаница лжи и правды. О чем хлопочет он? Что хочет сказать?

То, кажется, что церковь должна быть совершенно отделена от государства, так что ни церковь не должна знать государства, ни государство церкви, но каждое из этих двух согласий должно существовать и действовать не только независимо от другого, но и без всякого отношения к другому. Эта ли его мысль? Но какая церковь и какое государство должны так действовать? И что такое должны? Какой закон будут они исполнять, действуя так, закон церкви или закон государства? И какой церкви и государства, существующего с какой господствующей мыслью? Или слово должны не относится ни к какому закону никакой церкви, ни к какому известному государству, ни к какой известной философской идее государства, но есть только постулат тех понятий, какие Vinet составил себе о лучшем устройстве протестантской церкви и об идеалах государства? В таком случае прежде разрешения вопроса надобно было ясно обозначить, какая это образовалась в голове Vinet лучшая церковь и какой идеал государства? Потом из этих понятий уже само собой вышло бы последствие их, закон их взаимного отношения. Тогда мысль Vinet вступила бы в свои естественные границы: тогда с ней нельзя было бы спорить, как с мыслью, составляющей часть его личного вероисповедания и его любимой мечты о государстве. Но тогда, вместо 550 страниц, книга Vinet обратилась бы в весьма маленькую брошюрку, которую мы с тобой, вероятно, не заметили бы как вещь, имеющую слишком относительный интерес. Но тем-то и шумят ложные мысли, что они растягивают частные истины в объеме всеобщих истин.

Вине начинает свою книгу, говоря об убеждениях религиозных вообще и об обязанности каждого человека свободно выражать свое. Здесь он берет предметом своим не только все исповедания христианские, но и все веры не христианские: жидовскую, языческие, магометанскую, и даже убеждения философские, и даже систему неверия, — и ставит их все в одну категорию убеждений совести об истине и из законов самой совести выводит для всех обязанность открытого и свободного исповедания своих убеждений. Я в таком случае совершенно сочувствую с ним как христианин, ибо этот закон совести об открытом и небоязненном исповедании своей веры есть закон христианский. Но я сомневаюсь в том, все ли виды язычества и все ли системы неверия найдут этот закон в своей совести. Но совесть одна, скажешь ты. Да, как одна истина. Это не мешает, однако ж, человеку принимать часто за истину ложь. Совесть — это вера. Требовать одной совести ото всех людей — то же, что требовать одной веры. Конечно, в этом частном отношении, совести большей части вер согласны между собой, однако же если есть общества жрецов или философов, которые содержат свои убеждения в тайне и думают, что для самого торжества их истины необходимо скрывать ее под личиной общепринятого заблуждения, то я могу не соглашаться с ними, могу жалеть о них, могу спорить с ними, но не могу думать, чтобы мои понятия о совести и вере должны были непременно быть и их понятиями о совести и вере. Следовательно, не благоразумнее ли будет здесь различить, какому убеждению принадлежит какой образ действования, и каждое требование посылать прямо по адресу туда, где оно принимается. Утешать же себя мыслью, будто весь мир признает те законы, которые я считаю для себя обязательными, это — китайство, из которого выводы могут повести к