Заповедное место - Фред Варгас

— Могу предложить котенка. Девочка, родилась неделю назад, шерстка мягкая, как вата. Она все время хочет есть, постоянно требует внимания к себе, у нее хрупкое здоровье, и в вашем особняке ей будет очень хорошо.

— У меня пока что нет и намека на особняк.

— Это станет началом, первой ступенькой лестницы.

— Я рассмотрю ваше предложение. Уберите GPS, Адамберг.

— Но ведь я не знаю, можно ли вам доверять.

— Из людей, которые грезят о роскоши былых веков, не получаются успешные предатели.

Допив последний глоток пива, Адамберг протянул ему телефон. Вейль приподнял батарейку, и из-под нее выскочил маячок.

— Вот почему мне обязательно нужно было увидеться с вами, — сказал он и отдал телефон Адамбергу.

Семнадцатый вагон поезда Венеция-Белград оказался спальным вагоном первого класса: в купе были две кушетки с белоснежными простынями и красными одеялами, лампочки с абажуром над изголовьями, полочки из лакированного дерева, умывальник и полотенца. Адамберг никогда еще не путешествовал с таким комфортом, поэтому на всякий случай он проверил билеты. Все правильно, места 22 и 24. По-видимому, в выездном отделе допустили ошибку, эта командировка обойдется им в кругленькую сумму. Адамберг сел на одну из кушеток, он был доволен, словно вор, нечаянно ухвативший крупную добычу. Устроившись в купе, как в гостиничном номере, разложив на постели папки с досье, он стал изучать меню «ужина по-французски», который должны были подать пассажирам в десять часов: крем из спаржи, морские язычки а-ля Плогофф, овернский голубой сыр, трюфели, кофе и вальполичелла. Он ощутил такой же прилив счастья, как в тот момент, когда забрался в свою провонявшую машину и обнаружил там еду из запасов Фруасси. В самом деле, подумал он, когда на тебя вдруг сваливаются какие-то блага, главное — не их качество, а нежданное удовольствие, которое они тебе доставляют.

Адамберг вышел на платформу и закурил сигарету из пачки Кромса. Зажигалка у парня, как и одежда, была черная, с замысловатым красным узором, отдаленно напоминавшим мозговые извилины. Внука Славка он узнал сразу — по волосам, прямым и жестким, как у Диня, и затянутым в конский хвост, и по светло-карим, почти желтым глазам над широкими, выступающими славянскими скулами.

— Владислав Молдован, — представился молодой человек, ему было лет тридцать, с широкой, во все лицо, улыбкой. — Можно просто Влад.

— Жан-Батист Адамберг. Спасибо, что согласились поехать со мной.

— Не за что, это же потрясающе. Дед возил меня в Кисельево только два раза, и последний раз — когда мне было четырнадцать лет. Я схожу на его могилу, буду рассказывать ему всякие истории, как рассказывал он сам. Это наше купе? — удивленно спросил он.

— В выездном отделе меня перепутали с какой-то важной шишкой.

— Потрясающе, — повторил Владислав. — Я никогда еще не спал в ночном поезде, как важная шишка. Но наверно, так и положено, если предстоит встреча с кисельевским демоном. Я знаю много важных шишек, которые согласились бы на гораздо худшие условия, лишь бы их везли в другое место.

Болтун, подумал Адамберг. Хотя, вероятно, в данном случае болтливость — нечто вроде профессиональной болезни, ведь переводчику постоянно приходится жонглировать словами. Владислав знал девять языков, и Адамберга, который был не в состоянии полностью запомнить фамилию Стока, это восхищало не меньше, чем способность Данглара удерживать в голове необъятные познания. Но комиссар боялся, как бы молодой человек с легким, веселым характером не втянул его в какой-нибудь бесконечный разговор.

Они дождались отхода поезда и только тогда открыли шампанское. Все в купе восхищало Владислава — и блеск лакированного дерева, и маленькие кусочки мыла в мыльницах, и миниатюрные бритвы, и даже стаканы из настоящего стекла.

— Адриен Данглар, Адрианус, как называл его дедушка, не объяснил, зачем вы едете в Кисельево. Вообще-то в Кисельево никто не ездит.

— Потому что это слишком маленькая деревня или потому что там водятся демоны?

— А у вас есть родная деревня?

— Она совсем крошечная, называется Кальдез и находится в Пиренеях.

— А в Кальдезе водятся демоны?

— Их там два. Сварливый дух, который живет в погребе, и дерево, которое иногда напевает разные мелодии.

— Потрясающе. Так что вам нужно в Кисельеве?

— Мне нужно отыскать корни одной запутанной истории.

— Это очень подходящее место для поиска корней.

— Вы слышали об убийстве в Гарше?

— О старике, которого порезали на мелкие кусочки?

— Да. В одном из его писем есть название Кисиловы, написанное кириллицей.

— А какое отношение это имеет к дедушке? Адрианус сказал, что ваша поездка связана с дедушкой.

Адамберг посмотрел в окно. Надо было срочно что-то придумать, а у него это плохо получалось. Зря он не сочинил заранее какую-нибудь правдоподобную историю. Нельзя же сообщать молодому человеку, что маньяк по прозвищу Кромс отрезал ступни у его дедушки. Такие вещи могут перевернуть душу любящего внука и навсегда испортить его легкий, веселый характер.

— Данглар, — произнес наконец комиссар, — часто слушал рассказы Славка. А Данглар собирает знания, как белка орехи — в гораздо большем количестве, чем ей понадобится на двадцать голодных зим. Он смутно помнит, что Славко рассказывал ему о некоем Воделе — так звали убитого, — который вроде бы одно время жил в Кисилове. Кажется, он там скрывался от каких-то врагов.

История была не самая убедительная, но дело спас колокол, приглашавший на ужин. Путешественники решили поужинать в купе, как подобает важным шишкам. Владислав спросил у официанта, что такое «морские язычки а-ля Плогофф». Тот по-итальянски объяснил, что это морские язычки, приготовленные на бретонский манер, в соусе из венерок — моллюсков, доставленных прямо из городка Плогофф, который находится в Бретани, на мысе Ра. Официант принял у Владислава заказ, но похоже, подумал, что этот парень в футболке, с неевропейским лицом и густой черной порослью на руках, вряд ли может быть важной шишкой, равно как и его спутник.

— Если ты волосатый, — сказал Владислав после ухода официанта, — они дают понять, что твое место — в вагоне для скота. Это я унаследовал от матери, — меланхолично добавил он, дернув себя за волоски на руках, а затем вдруг разразился хохотом, внезапным, как треск разбившейся вазы.

Смех у Владислава был необычайно заразительный, казалось, он может смеяться просто так, без всякого повода.

После морских язычков а-ля Плогофф, вальполичеллы и десерта Адамберг улегся на кушетку и раскрыл папки с досье. Все прочесть, все пропустить через себя. Для него это было самой трудной частью работы. Перебирая ворох бумаг — выписки из архивов, доклады, сводки, — он терял ощущение живой жизни.