В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной - Барт ван Эс
Шрифт:
Интервал:
Йолис
Йоллес
Йолофс
Йонас
Йонг
Йонг, де
Йонг – ван Лир, де
Йонге
Йонге, де
Из пластикового короба нам выдают прибор вроде мобильного телефона – его можно направить на любую фамилию по своему выбору, но де Йонгов в списке так много, что приходится прокручивать перечень, пока мы не находим тех, что с Плеттерейстрат, 31 (адрес возникает на экране справа от фамилии – на квадратике городской карты).
Чарльз де Йонг
Роттердам, 10 декабря 1906 г. – Аушвиц, 6 февраля 1943 г.
Катарина де Йонг-Спиро
Гаага, 28 октября 1913 г. – Аушвиц, 9 ноября 1942 г.
Меню на сенсорном экране предлагает нам «Распечатать семью», «Добавить члена семьи», «Сделать пожертвование» или перейти к «Часто задаваемым вопросам».
– Я пойду домой, – говорит Лин.
Провожаю ее до выхода, мы обнимаемся на прощание, договариваемся поужинать у нее, и я поднимаюсь на второй этаж. Там еще сохранились несколько обветшавших помещений, прилегающих к оригинальному фасаду здания. С час я брожу, склоняясь над старыми витринами с экспонатами, от которых щемит сердце, – пачкой прощальных писем или детским деревянным башмаком. Потом выхожу из старого театра и направляюсь по боковой улице, оставив справа ворота городского зоопарка.
Через две минуты я уже у дверей Музея Сопротивления. Как и Холландсе Схаубюрг, это здание некогда было центром еврейской культуры: его возвели для хорового общества, от которого сохранилась звезда Давида на фронтоне. Осмотр экспозиции происходит в строгой последовательности: коридор из гипсокартонных стен ведет вас от вторжения к освобождению; мимо череды окошек, где выставлены официальные повестки и фальшивые паспорта. Можно своими глазами увидеть, как постепенно менялось настроение в стране – от вынужденного принятия режима до массовой оппозиции, как жестокие ответные акции нацистов все учащались. Наконец коридор выводит в воссозданные интерьеры – например в типографию, где печатались подпольные газеты.
Подпольные типографии сыграли в истории нидерландского Сопротивления большую роль. Они не только обеспечивали информацией тех, кто напрямую сражался с нацистами, но и помогали построить новое национальное сознание, что после войны приобрело огромное значение. Даже в наши дни существенная часть СМИ в стране (включая такие газеты, как «Трау», «Врей Недерланд» – «Свободные Нидерланды», «Пароль», и издательство «Де Безиге Бей» – «Хлопотливая пчела») берет начало от подпольной прессы.
Враждебной им силой была правительственная пропаганда. В зале, изображающем городскую площадь, я рассматриваю щиты на стенах и афишные тумбы. «Мюссерт говорит», – гласит плакат, с которого смотрит лицо голландского фашистского вождя, в 1942 году ставшего главой государства без полномочий. У Мюссерта, клоунского варианта Муссолини, который и сам был клоуном, так и не набралось множества последователей. Однако другие пропагандистские картинки из этого зала, несомненно, достигли своей цели. Много рисунков с привлекательно-беззащитными женщинами, распростертыми среди руин и крови. «Большевизм – это убийство» и «Вот он, второй фронт» – провозглашают плакаты, а скромные платья женщин, несмотря на все усилия владелиц, так и задираются, обнажая округлые бедра. Кроме плакатов с беззащитными женщинами есть и другие – с мускулистыми белокурыми мужчинами, которые упрямо выпячивают подбородки, не страшась порывов студеного ветра. «Бравые парни идут в войска СС», «Будь храбрым, будь штурмовиком», «Новые Нидерланды – новая Европа. Вступай в ряды НСД, вставай на борьбу!». А на одном из плакатов – бородатый крючконосый злодей, который сжимает кинжал и щеголяет желтой шестиконечной звездой.
* * *
Из музея я выхожу последним. Забираю свой чемодан из камеры хранения и шагаю по центру Амстердама к Лин: перехожу каналы по маленьким горбатым мостикам, заглядываю в магазины и кафе и то и дело уворачиваюсь от велосипедов. Лин хлопочет в кухне, а меня отправляет в гостиную – там на столе уже стоят вазочки с закусками и стакан пива. Сегодня наша последняя встреча перед моим отлетом в Англию.
После ужина Лин приносит письмо – на сей раз длинное; она получила его от Ма в первые месяцы замужества. Ма откликается на тревогу, которой с ней поделилась Лин, – ту беспокоило, что зажиточный и ортодоксальный религиозный мир, к которому она примкнула, все дальше и дальше отходит от более фундаментальных гуманистических ценностей, свойственных семье в Дордрехте.
Дорогая Лин,
знаешь, иногда бывает – жизнь проживешь, а ума не прибавляется. Ты такая ранимая, так не уверена в себе. И ты слишком часто воспринимаешь все шиворот-навыворот: случилось одно, а ты видишь совсем другое. Ты пишешь, что тебя тревожит, насколько наша семья отличается от семьи Альберта по атмосфере и мировоззрению – и что так оно и будет всегда.
Лин, вот как я вижу положение на самом деле.
Когда ты появилась в нашем доме еще ребенком, а потом взрослела у нас на глазах, мы с огромной благодарностью принимали то, что ты у нас есть.
Может, ты помнишь – один раз, когда ты вернулась из Беннекома, я сказала: «Вот и наша Лин снова дома и, к счастью, совсем не переменилась».
А ты в ответ сказала: «Не переменилась? Я так рада!»
По-моему, тебя тогда поразили мои слова, что ты все та же.
Ма размышляет о войне, о страхах и тяготах, а также о денежных трудностях. Потом пишет:
А теперь должна сказать тебе, что милый Боженька очень щедро наградил меня в жизни: я такой человек, которого считают незаменимым. Мне было двадцать восемь, и на мне уже было четверо детей, и лишь один из них мой родной. Вы все успели сложиться под влиянием других людей и порой крайне критически смотрели на то, что я делала. Когда у тебя будет свой ребенок, ты по-настоящему поймешь и представишь, каково это – когда их еще трое и все от тебя зависят.
Далее Ма продолжает:
И все же частенько я от души радовалась, что всем так нужна. Я спрашиваю тебя: разве может человек желать от жизни чего-то большего?
Ма рассказывает о семьях Кеса и Али и о Па:
Па тоже нужна поддержка, и он сильнее всего отыгрывается на мне, потому что в глубине души (и это строго между нами) у меня такое обидное ощущение, что всю заботу о вас он сложил главным образом на мои плечи. Однако нас везде встречают с почетом и восхищением, а такое из ниоткуда не возьмется. Это стоило Па огромных усилий, а мне – больших жертв.
Ма упоминает, какой груз на себе несла: родители, хворая сестра, которая нуждалась в присмотре, собственные дети, а потом и внуки.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!