Бизнес - Иэн Бэнкс

— Да-да. Насколько я знаю с его слов, в ближайшем будущем нас ждет новый приток капиталов из-за границы. Это очень хорошо, правда?

— Пожалуй.

— Он сейчас где-то во Франции — скорее всего, в Париже. Хочется верить, он не проиграется там в пух и прах.

— Ваш принц увлекается азартными играми? — спросила я. В Блискрэге мне довелось наблюдать за его игрой в «блэкджек» — игрок из него был никудышный.

— Нет-нет-нет, — воскликнул Лангтун, повернулся ко мне и, отпустив руль, замахал обеими руками для пущей убедительности. — Я просто пошутил. Принц любит развлечения, но никогда не теряет голову.

— Это прекрасно.

Я откинулась на сиденье. Что ж, по крайней мере, не деспот.

Тем временем дорога устала делать сумасшедшие зигзаги, взбираясь по круче, и рискованно двинулась по кромке вертикального утеса, вдоль самого обрыва. Внизу, на дне стометровой глубины ущелья, лежала замерзшая река, похожая на гигантскую упавшую сосульку, разбившуюся вдребезги об острые черные камни.

Лангтун, по всей видимости, не заметил, что дорога из обычного крутого подъема превратилась в узкую кромку. Он пытался поймать мой взгляд в зеркале заднего вида.

— Мы все надеемся, что в один прекрасный день принц привезет из Парижа какую-нибудь госпожу и снова женится.

— Пока безрезультатно? — Я специально старалась смотреть в сторону, надеясь, что это заставит его сосредоточить внимание на узкой дороге, потому что вид пропасти не предвещал ничего хорошего.

— Абсолютно. Пару лет назад появилась одна принцесса из Бутана, к которой он был, как рассказывают, весьма неравнодушен, но она вышла замуж за американца, консультанта по налогам из Лос-Анджелеса.

— Практичная девушка.

— Я бы так не сказал. Ведь она могла стать королевой.

— Хм, — только и ответила я, потирая багровый кончик своего носа, и полезла в книгу — искать, как по-тулански будет «обморожение».

Старый дворец нависал прямо над глубоким, закованным во льды ущельем, всего лишь в миле от подножия ледника, и его желтовато-белые постройки с черными окнами, беспорядочно разбросанные по откосу, поддерживались снизу шестью толстенными бревнами угольного цвета, каждое размером с гигантский ствол секвойи. Все шесть упирались в один неровный выступ далеко внизу, так что целиком это изношенное сооружение напоминало горстку игральных кубиков из слоновой кости, зажатых в огромной черной руке.

Здесь жила вдовствующая королева, мать нынешнего принца. Но даже еще выше по склону, там, где блестящие нити горных троп начинали свои умопомрачительные зигзаги, на самом краю обрыва были раскиданы монастыри. По дороге нам встречались группы монахов в длинных одеяниях шафранного цвета; они останавливались и провожали глазами машину. Некоторые кланялись, и я кланялась им в ответ.

Наконец машина въехала в пределы дворца и остановилась в пыльном дворе; две маленькие камеристки в красочных алых одеждах встретили нас у дверей и повели в темные покои дворца, сквозь облака благовоний, к старому тронному залу.

— Вы не забудете говорить королеве «мэм» или «ваше величество»? — шепотом напомнил мне по дороге Лангтун.

— Не беспокойтесь.

У входа в зал сидел огромный пузатый китаец в камуфляжной серо-черно-белой форме и куртке из какого-то материала наподобие ячьей шерсти; он читал комикс. Заслышав наши шаги, он поднял глаза, затем осторожно встал, снял крохотные очки и положил раскрытый комикс на диван.

— Это Миу, — шепнул мне Лангтун, — камергер королевы. Очень преданный человек.

Миу подошел к двустворчатой двери, загородив вход в королевскую опочивальню. Камеристки поклонились и заговорили с ним потулански, чуть медленнее обычного, указывая на меня. Он кивнул и открыл дверь.

Лангтун остался ждать меня вместе с камеристками. Я вошла внутрь, а Миу последовал за мной и остановился спиной к дверям. Я огляделась.

До того момента я никак не могла поверить, что королева уже четверть века, со времени смерти мужа, не встает с постели — но нужно было видеть эту постель!

Потолок громадной залы, посреди которой я стояла, был расписан под ночное небо. Вдоль двух длинных стен в ряд стояли исполинские фигуры скалящихся воинов высотой в два этажа. Они были покрыты листовым золотом, которое начало уже облупляться, открывая черное, как сажа, дерево, как будто плотная темная шкура пробивалась из-под тонких золотых доспехов. Легкие сквозняки, гулявшие по безбрежным просторам залы, шевелили нежные, как папиросная бумага, сверкающие листки позолоты, создавая странный, едва слышный шорох; казалось, кругом бегают сотни мышей и мнут лапками обертки от мелкого драже. Чистый дневной свет лился внутрь через остекленную стену, выходившую на террасу, откуда открывался вид вниз, на долину; солнечные зайчики отражались от шуршащих золотых пластинок и плясали по стенам тысячью осколков холодного пламени.

Посередине располагалось ложе — крашеное деревянное сооружение под балдахином, которое язык не поворачивался назвать кроватью. Оно было величиной с хороший дом. Чтобы только добраться до его основания, требовалось подняться по ступеням на постамент. Оттуда, сквозь роскошные бархатные портьеры, сквозь тяжелые парчовые драпировки еще несколько ступеней вели наверх, к самому ложу, а с балдахина, переплетаясь в сложном орнаменте, свисали шнуры и петли узорчатого шелка, как заросли вьющихся лиан.

Покрывало было под стать кровати. Широкий фиолетовый тканый покров тянулся, как Фудзияма, со всех углов и краев к своей самой высокой точке — королевской голове, которая торчала из отверстия в середине, бледная, обрамленная завитками седых волос, подобно снежной вершине. Судя по ее наклону, невозможно было определить, лежит королева, сидит или стоит, но там, внутри, явно можно было делать и то, и другое, и третье.

Как объяснил Лангтун, королева при желании могла бы покинуть пределы помещения. Все сооружение стояло на колесах, как тележка, и перемещалось по рельсам, которые вели к высокой и широкой двустворчатой двери в западной стене окон, а за ней находилась терраса с живописным видом на долину. Выкатывать эту громаду на террасу, видимо, входило в обязанности Миу. А там, если свернуть драпировки, можно было спокойно подышать свежим воздухом и позагорать.

Ни стульев, ни кресел поблизости не оказалось, поэтому я так и осталась стоять у подножия постамента.

— Мисс Тэлман? — произнесла снежная голова, возвышавшаяся в метре надо мной. Голос у нее был тонкий и вместе с тем зычный. Вдовствующая королева свободно говорила по-английски, потому что это был ее родной язык. До 1949 года, то есть до замужества с покойным королем, ее звали достопочтенная леди Одри Илси.

— Миз Тэлман, если позволите, мэм.

— Что-что?

— Я предпочитаю обращение «миз», а не «мисс», ваше величество,

— Вы замужем?

— Нет, мэм, не за…