Не осенний мелкий дождичек - Наталья Глебовна Овчарова

Руководство привыкло к этой мысли. Проблема из проблем, пока решаем, кто как может. У нас Тамара Егоровна договорилась с райпищеторгом, через школьный буфет… В общем, директора вашего надо потормошить… Насчет дядей и тетей, поверьте, из тех, кто был на совещании, многие — обратись вы к ним — охотно помогут. Я в тот момент вспоминала первые свои шаги в школе, видела себя такой, как вы. Только менее подготовленной: я ведь пришла сразу после десятилетки, решала, не подумав, сгоряча, выносила скороспелые оценки. Но никогда, Света, слышите, никогда — а мне бывало горько и трудно — я не озлоблялась на всех людей. Никогда!

— Одинокие мы все, — сказала грустно Светлана. — Вы тоже одинокая. Вон какой дом — и пустота.

— Нет, Светочка, дом мой не пуст, — покачала головой Валентина. — У меня муж. Друзья. Дочка… недавно приезжала с женихом, — вновь не сдержала улыбки. — Вот что у меня есть, — подошла к стеллажу с книгами, который занимал в гостиной всю стену. — И это, — указала на стол, где лежали стопки тетрадей. — Вы у меня есть, — взяла руки девушки в свои. — Ведь вы теперь часто станете бывать у нас? И я к вам приду, непременно.

— Вы удивительная, — чуть отступила от нее Светлана. — Просто не верится, что такое может быть… столько жизнелюбия… — И усмехнулась, оборвав фразу, — Торжественная часть окончена? Можно браться за планы?

— Можно, Света. А насчет торжественной части… я теперь стану скучать по вас. Не знаю, почему, но стану скучать.

Весь вечер Светлана, устроившись за столом в комнате Алены, переписывала планы. Так и увидел ее, придя домой, Владимир: уронила на стол светловолосую голову, спит.

— Уморила свою гостью? — сказал он шепотом Валентине, которая проверяла тетради в столовой, — вот и каникулы, а работушки хватает, о тех, кто послабей, нельзя забывать. — Ужином хоть накормила? Кто она? Белобрысая, вроде нашей Алены.

— Учительница из Яблонова, Света. Я не хотела мешать, думала, еще работает. Устала… Путь не ближний, и день был загружен. Я постелю ей, а ты собирай ужин. Что сегодня так долго?

— Провели сессию сельсовета на третьем участке. Некому скот кормить. Женщины отработали на свекле, получили деньги, сахар, минимум выходо-дней обеспечен… Говорят, дома хватает дел.

— Уговорили?

— Тех, кто постарше, кто войны хлебнул. Молодые заявляют: мы свое отдали колхозу, имеем право на передышку. Действительно, в личном хозяйстве много хлопот: коровы, свиньи, птица…

— Понимаешь все — и агитируешь?

— А что делать? Голым приказом все не устроишь, силком людей не пошлешь. Шулейко, Лидия Ильинишна, молодец, умеет их задеть за живое… О каждой все знает.

— Все хвалишь. А помнишь, сколько ругал ее, когда она возглавляла райком комсомола? — кольнула мужа Валентина. — Кстати, послушалась она тебя, убедила Федченко переселиться?

— Ну да, как же! — весело фыркнул Владимир. — Ни она, ни я, Валюша, гнать зря людей не станем, тем более зимой, время действительно ждет… Пусть старуха спокойно помирает в своей хате. Кстати, и не думает помирать, сам видел, за водой к ручью шла, — говорил он, ставя на стол тарелки. — А Шулейко… я требую подчинения, Валя, — никогда, никому не признаюсь, тебе только, и то, если напомнишь, откажусь от своих слов, — так вот, я требую подчинения, но хочу, чтобы мне возражали, спорили со мной, отстаивали то, что считают правильным. Выслушиваю возражения, думаю, решаю свое, но оно всегда и общее. Понимаешь? Всегда — и общее. Бездумное, бесхребетное подчинение хуже худого, оно может привести черт знает к чему. Как не понимает этого Илья Кузьмич? Он же умный мужик.

— Все еще переживаешь выговор? Пора бы привыкнуть…

— Не рад, конечно. К такому не привыкают. Можно перешагнуть, Валя, многое можно перешагнуть ради дела. В конце концов, жизнь всех нас не балует, тому же Илье Кузьмичу тоже порой приходится перешагивать… Ты говоришь, доброта. Она не должна быть слишком явной, слишком назойливой и доступной. Как у Хвоща — была суровая, строгая доброта. Иначе люди привыкнут, разбалуются. Впрочем, не тебе это объяснять.

— Что я! Вот не могла сейчас объяснить Свете, как ей устроиться с питанием. Действительно, ничего не купишь… Не могла объяснить женщинам в цехе доращивания, почему не доделана бытовка… Смотри, разбегутся люди, не жалуйся тогда.

— Ох и настырная ты, Валентина! — поднял обе руки Владимир. — Ох и настырная! Выписываем же мы мясо учителям и вообще специалистам! А молоко — нет у нас фермы. На нет и суда нет. На стол подано, зови свою гостью. Очень хочу есть.

Приготовив постель, Валентина подошла к Свете. Под вязаной кофточкой худые плечи выглядели по-детски острыми. На затылке, сквозь пряди волос, просвечивала нежная кожа. Шея казалась до прозрачности тонкой… Валентина осторожно обняла девушку:

— Света, кровать готова. Чай. Ужин.

Девушка вскочила, глядя на Валентину непонимающими глазами. Румяные со сна щеки медленно холодели.

— Вы? — сказала она. — Вы… Мне почудилось, мама, — и, прильнув к Валентине, заплакала беспомощно и безнадежно.

Ночью Валентина не раз подходила к приоткрытой двери, за которой спала девушка, слушала, ровно ли дышит гостья. Чудилось, вот-вот проснется, снова заплачет — от одиночества, неудач. Спала Светлана спокойно, крепко. Зато Володя крутился, даже постанывал во сне — что-то его мучило, что-то болело. Возраст уже. Устает до предела. Трудно ему. А разве было когда легко? Разве им всем, людям ее поколения, легкие достались годы? Но, может быть, и прекрасные именно этой своей трудностью. Четверть века живут они с Володей, и пролетели эти двадцать пять лет, как один день, до предела заполненный трудом и заботами… Никогда не думали они о материальных благах, обеспеченность пришла постепенно, как-то незаметно, вместе со всеми другими — у всех неизмеримо поднялась жизнь… Володя вообще был равнодушен к материальным благам, носил, что имел, ел, что придется. Жил одним стремлением — делать хорошо то, что ему поручено. Ради людей делать хорошо. Но разве можно всегда, всё, всем сделать хорошо? Каким, бы ты ни был, как бы ни старался, все равно хватит на твою долю нареканий. Да и человек привыкает к тому, что постоянно что-то не ладится, не придает порой значения, может быть, и важным мелочам. Уметь выделять в жизни главное — вот что свойственно таким, как Володя. Он ошибается, конечно, как и она, как и все, но умеет судить сам себя, видеть свои ошибки, анализировать их… Научится ли Света, рано или поздно, видеть, понимать, ценить?

Проводив Светлану — девушка поднялась на рассвете, заторопилась к себе в Яблоново на занятия с отстающими, — Валентина управилась по хозяйству, немного поработала над планами и вдруг ощутила, что делать больше ничего не хочет и не может. А впереди целый, до