Жизнь и развлечения в средние века - Эжен Эмманюэль Виолле-ле-Дюк

Рис. 1

Те решали, какие дела уместно представить вниманию слушателей. После этого собирались на открытом воздухе, куда приносили необходимые материалы. «В течение трех дней этот «трибунал» заседал на улицах; барабаны, флейты, трубы заранее давали знать о приближении кортежа. Конары шли через толпу, разделенные на группы, каждой из них полагалось высмеивать, осуждать только что-нибудь одно: нелепость, порок, злоупотребление. Торговцы гнилым товаром, судьи, в честности которых можно было усомниться, священники, грешащие симонией, расточительные дети, скупые отцы, спесивые дворяне, зазнавшиеся парвеню, жадные врачи — все они подвергались осмеянию на этих совсем не обычных сборищах. Необдуманные браки, безумные затеи, интриги всякого рода составляли обширную тему, всегда популярную и неисчерпаемую. Не лучшая участь была уготована и указам о налогах, да и оборотистым людям, сочинявшим их; затрагивалась и тема о нищете народа. Происходило это не единожды, — причем с большой смелостью, чем отражено в наказах провинциальных штатов... [32. Р. 105] Братство конаров, возникшее, вероятно, в начале XV в., просуществовало до XVII в. Праздник завершался пиршеством в залах Старой Башни, превращенной во дворец аббата конаров; после пира — танцы, маскарад; в заключение — присуждался приз горожанину, который, по мнению «трибунала», сотворил самое значительное, заметное безрассудство года!

Рис. 2

Таким образом многие жители крупных городов Французского королевства, хоть раз в год, имели возможность высказать свое мнение о злоупотреблениях и нелепостях, происходивших вокруг, о бедствиях народных масс, нищете, о тирании сеньоров. Все эти конары, бадены, тюрлюпены следили за тем, чтобы, находясь в маске, не задеть личности короля: и монарх был первым, кто смеялся, соглашаясь с приговорами шутовских судов, отстаивая их компетенцию вопреки протестам духовенства, дворян и городских магистратов.

Во время пиров у богатых вельмож интермедии часто были только игровыми сценами и пантомимами в исполнении актеров в масках. Известен, однако, маскарад, чуть не оказавшийся роковым для Карла VI. Захватывающее описание этого бала сделал Жан Фруассар в своих «Хрониках» [34. L. 4, Ch. XXXII] под названием «Авентюра о танце, исполнители которого представляли дикарей и где король подвергся опасности». Маскарад был по случаю брака молодого рыцаря из Вермандуа с девушкой из свиты королевы. Неосторожность герцога Орлеанского привела к тому, что загорелись маскарадные костюмы шести участников веселья, узкие одежды которых были из холщовых и льняных тканей, обклеенных шерстью. Из шести молодых людей, среди которых был и король, четверо погибли от огня. Трагический исход празднества при молодом и блестящем дворе, если он был таковым, произвел глубокое впечатление на Париж и все королевство. Но, как писал Фруассар, «и это прошло и забылось мало-помалу, мертвых похоронили, помолились за них и раздали в память о них милостыню!» Рис. 2, изображающий этот трагический случай, сделан по рукописи Фруассара [9*], хранящейся в Национальной библиотеке.

Теперь перейдем к разговору об играх, которыми развлекались в обществе. Стихи ХIII в., принадлежащие Бодуэну и Жеану де Конде, демонстрируют любопытный перечень подобных групповых игр [7]:

Существовала игра в «короля, который не правит», сюжетом которой послужила одна красивая сказка. Игра начиналась с того, что назначались «король» и «королева», которые обходили собравшихся и задавали каждому вопрос, на который надо было ответить без утайки. В свою очередь «короле-mi» или «король» должны были честно ответить на любой вопрос, задававшийся им участниками игры.

Рис. 1

Играми такого рода развлекались каждый день. В «Лэ об Иньоресе» [78] повествуется о девушках, которые изобрели игру в «исповедника». Одна из них назначалась для этой роли, и все, по очереди, должны были назвать ей имя своего любовника. Но все двенадцать «кающихся» называют даме-исповеднику имя Иньореса, который, оказывается, был и ее любовником. Была также игра в «святого Куаня» (saint Coisne), по условиям которой один из участников брал на себя роль «святого». Каждый вставал перед ним на колени и приносил свой дар. Если «святому» — жестами или гримасами — удавалось рассмешить коленопреклоненного, тот должен был выполнить какое-нибудь задание.

Среди комбинационных игр, по-видимому, одна из древнейших — шахматы. В шахматы играли еще при дворе Карла Великого, и в кабинете древностей Национальной библиотеки хранятся шахматные фигуры из слоновой кости больших размеров (рис. 1 и 2), находившиеся в сокровищнице Сен-Дени; считается, что они принадлежали этому монарху.

Рис. 2

Шахматные доски и фигуры изготавливались с большим искусством. Приведем в подтверждение отрывок из «Романа об Александре» [2*]: «Потом послали за шахматами и сели за игру. Принесли их в чехле из бархата на бархатной подкладке, изящно вышитом перьями феникса. Шахматная доска была такой, что лучшей вовек не бывало: окантовка — из чистого золота, с прозрачными эмалями, а поля из изумрудов, зеленых, как луговая трава, и алых рубинов, подобных горящему очагу. Фигуры — из сапфиров царя Артаксеркса и из богатых топазов во всем их блеске; сделал их Пигмалион, сын Кандавла. Весьма красиво выглядели они расставленными. ...На шелковые ковры, разостланные на траве, велел старый Кассам принести шахматы; он сам принялся расставлять фигуры, потом сказал со смехом: ”Кто хочет сыграть?“»

Шахматы были страстью представителей дворянства. Нередко игроки от размышлений за шахматной доской переходили к драке. В романах и хрониках встречаются упоминания о том, как шахматная партия становилась поводом и для поенных столкновений. В романе об Ожье Арденнском86 [75] сын Карла Великого играет в шахматы с Балдуином, сыном Ожье: