7 причин сожалеть - Дарья Тоин

помимо радости проштопала душу игла, вышив высказанное:

— Захотел семью? Только мы же выросли уже...

Тот долго молчит, но все же решается ответить.

— Нели обрадовалась. Говорит, что даже познакомит меня...

— Я не сомневаюсь. — Зажмурилась на пару мгновений. — Ладно. Когда встретить?

— Светлан...

— Пап, правда...

— В следующую субботу. У тебя Тимофей...

Хохотнула, поняв суть звонка. И пусть я предвзята, но правду он имеет право знать.

— Пап, мы разводимся. Почти развелись. — И опережая восклицание мнимого участия. — У меня другой мужчина. Я его люблю вроде. Надеюсь, ты рад. И... Я спрошу, встретит ли тебя он. А теперь прости, мне нужно ехать. Хорошо?

Выдавливает:

— Хорошо.

— Отлично. Пока.

Только прежде, чем нажимаю отбой, успеваю сказать:

— Я тоже буду рада, если ты и правда прилетишь.

Всё... Унимаю дрожь, подумав, что стала слишком эмоциональна. Дохожу до машины, сажусь внутрь и киваю на вопрос, можем ли ехать.

Следом следует "Все хорошо?", на что реагирую также. Все хорошо... правда же.

.... Даже не помню, как промелькнула дорога к их дому. Не помню, как сняла обувь, очнувшись только от голоса Артёма.

— Я придумал нам дело на вечер.

Мой мужчина уже успел снять костюм, сменив тот на спортивные штаны вместе с футболкой. И видит Бог, мысли мои грешны.

— О, она заулыбалась, пап! — Кричит Никита, возвращаясь с пакетом чипсов из кухни.

Чипсов?

— Эй, пойдёмте готовить, что вы опять жрете?

Оба тяжело вздыхают. Артем так вообще умудрился стянуть из пачки горсть чипсинок, видимо посчитав, что я ничего не вижу.

— На тебе картошка, Рашевский.

Смеется.

— Это она тебе, Никитос. — Но хоть скрывается в верном направлении кухни, утянув за собой нас всех.

И ничего кроме картофельной запеканки придумать не смогла, заставив этих двоих вычистить вагон и маленькую тележку. Даже научила Никиту готовить пюре, но судя по реакции вечно сующего во все процессы нос Артёма, не только его сына.

И теперь этот обалдуй стоит передо мной, опять норовя поцеловать. Ладно хоть его сын ушел за веником, собираясь здесь все подмести после их всеобщего "я не могу тонко чистить, ай!"

— Тебе не понравилось в офисе?

— С чего ты взял? — Провожу пальчиками по линиям его лица, на что тот хоть немного сдается, расслабляясь и закрывая глаза.

— Я про поцелуи. — Подставляет щеку.

— Укусы?

— Именно. — Вторую. — Если нет...

— Было круто. — Выдохнула, очерчивая линию его губ и тут же оказалась в западне. Приоткрыл рот, нежно прикусив указательный, и тут же отпустил, прошептав:

— И сейчас?

Что говорить? Будто пульс мой бьющийся не чувствует сквозь ткань его футболок.

— Артём...

Никита вовремя возвращается, к счастью, на этот раз ничего не заметив.

— Свет, ты смотрела духовку?

— Да, еще десять минут.

Артем вмешивается.

— А теперь воплощаем мой гениальный план...

Зачем-то берет совершенно пустую тетрадь кулинарных рецептов, что, отказывается, лежала в одном из шкафов. Выбирает оттуда три листа. Находит каким-то чудом здесь одну ручку и два карандаша, нагло приказывает сесть и выслушать его.

— Меня бесит, что вы без меня сделали ту волшебную фигню.

Действительно, в кого еще мог пойти Никита? Даже образность речи одна и та же. Ладно, хоть стихами не говорит еще.

— Поэтому... Марта давала задание на её отъезд.

Никита завозмущался, надувшись. Но Тёма будто и не заметил.

— Мы выполним его все вместе.

— Что за задание? — Улыбнулась, решив поддержать.

— "Письмо страху", Свет.

Ну... и инициатива бывает наказуема, да? Еще письмо теперь писать... страху.

Только время катится, строки пишутся, мужчины скребут по сусекам мыслей, обсуждая Никитино письмо, но все же старательно пишут.

Окей... страх, так страх.

Первым зачитываем Никитино письмо, пока я накладываю всем наше кулинарное творение.

"Привет, страх. Меня зовут Никита, и мне 8 лет. Папа сказал написать, хотя я терпеть не могу Марту с её штуками...

Замираю. Марта? Артем уточняет, что это психолог и кажется жена Никитиного прадедушки... А я и не знала особо ничего об их родственниках.

Я устал тебя боят-ться. А еще мне нравит(зачеркнутый мягкий знак)ся, когда со мной общают(снова мягкий)ся другие... И не думают, что я дурак.

Села за стол, вслушиваясь дальше.

Я сегодня говорил с девочкой. Это было страшно. Света сказала, что когда страшно — это нормально. Папа почему-то так не говорил.

И Артем же не попытался исправить и выставить себя иным... Но в этом весь он, в принципе. Он ёжик, только иглы его состоят в основном из вывернутой наружу правды.

А еще я хочу, чтобы ты ушел. Папа разрешил тебя порвать. Пока. Бо(ль)ше не приходи и не отвечай мне."

Делаю вид, что пробую картошку, стирая слезы.

— Круто. — Заключает Артем, принимаясь читать вслух свое письмо.

"Ты мой страх. Открываться тебе — одновременно страшно, но жутко интересно. Ты не пугаешься меня самого и можешь даже дерзить...

Дерзить? Никита рвет письмо и раскрывает салютом по только что выметенной им же кухне. Следом принимается за еду, начиная наконец улыбаться.

А еще я просто захотел тебя увидеть тогда, словно ты маяк из дальнего прошлого.

Встретилась с ним взглядом, больше не сумев отвернуться.

Я не знаю, как долго ты будешь меня держать, и это письмо все же тоже порву. Пока, лучик, целую."

Ждет, когда возьму свой листок, надрывая свои строки. Никита уже просит добавки, а я все не решаюсь начать.

Наконец сдаюсь Тёминому взгляду.

— У меня коротко...

"Я впервые боюсь потерять кого-то. Но это хороший страх. Потому все в порядке, даже если это произойдет."

— Какая ты многословная... — Шепчет и принимается наконец за свою уже остывшую порцию.

Вечер медленно заканчивается, Артем даже умудрился заснуть на диване, оставив нас досматривать "В поисках Дори".

Наконец титры. Никита уходит умываться, оставляя меня в раздумьях, что же делать дальше? Будить его отца? Где спать самой? Так странно это... впервые оставаться здесь у него.

Дверь ванной хлопнула. Следом прошел Никитка, пожелав спокойной ночи, но почти тут же замерев, будто чего-то не сказав.

— Что, солнце мое? — Встаю с дивана.

— Я... Я хотел... комнату показать... можно?

И правда, не видела же.

— Конечно!

Кивает и мчит дальше, позволяя пойти за собой и даже войти к нему.

Только то, что бросается в глаза помимо огромной плазмы