"Сыны Рахили". Еврейские депутаты в Российской империи. 1772-1825 - Ольга Минкина

В числе проектов, «поданных в разные времена на высочайшее имя» и препровожденных Новосильцевым на рассмотрение комитета[684], был проект «неизвестного еврея»[685], который также можно отнести к числу частных инициатив ввиду отсутствия в источниках указаний на то, что «неизвестный еврей» был кем-то уполномочен. По мнению «неизвестного еврея», самым негативным фактором еврейской жизни было наличие «черты оседлости», в которой евреи «заключены»[686]. Автор проекта пытался доказать, что законодательные ограничения не только «до бесконечности отяготили участь бедного еврейского народа», но и невыгодны для государства: еврейские купцы из-за двойного налогообложения были вынуждены переходить либо из первой гильдии во вторую и третью, либо в мещанство, что привело к сокращению государственных доходов[687], а преимущественное занятие евреев, «торговля, не имея свободного по пространству империи течения и будучи ограничена толико неравными, в отношении нынешней обширности ея, пределами, весьма много чрез сие теряет»[688]. Что же касается низших слоев еврейского общества, то налоги за них уплачивались кагалами еще до введения двойной подати, а после ее установления и выселения евреев из сельской местности они якобы полностью перешли на иждивение кагалов[689]. Отметим, что в тот период благотворительность сосредоточилась в основном в руках противостоявших кагалу хеврот, занимавшихся выдачей беспроцентных ссуд, обеспечением бедных невест приданым и т. п., так что в данном документе роль кагалов сильно преувеличена. Законодательные стеснения сказались также и на настроениях в еврейской среде: вся «нация сия от такового ограничения крайне унижена и обескуражена»[690], что не может не вызвать опасений власти. «Неизвестный еврей» указывал также на противоречия в позиции правительства по отношению к евреям. Якобы стремясь к их унификации с остальными подданными, оно ограничило их чертой оседлости, где евреи лишены «случаев видеть и познавать, что только есть в Отечестве изящного во вкусе, науках, художествах, рукоделиях и благонравного образа мыслей и воспитания, дабы всему тому подражать к усовершенствованию себя в нравственности и искусствах»[691]. Озабоченное только «снискиванием пропитания», загнанное в тесные рамки черты оседлости, страдающее от враждебного отношения властей и местных жителей, еврейское население замыкается в себе и, таким образом, «далеко и нечувствительно отдаляется от той цели, с каковою премудрая Екатерина… сей народ в числе прочих усыновила»[692]. Примечательно, что, как и в упоминавшемся выше прошении поверенного евреев Каменец-Подольска Ицки Гельмановича, Екатерине II, установившей черту оседлости и двойную подать, приписывается особая благосклонность к евреям и стремление повысить их статус. Апелляция к памяти Екатерины II, возможно, свидетельствует в пользу датировки проекта «неизвестного еврея» началом царствования Александра I, отмеченным культивированием памяти императрицы (не соответствовавшим, впрочем, личному отношению к ней внука). Заслуживает также внимания сочетание ориентации на европейские культурные ценности с апологией традиционного общинного института – кагала, являвшегося, как принято считать, постоянным объектом критики со стороны «просвещенных» евреев. Вероятно, проект сохранился не полностью, поскольку отсутствует обычная для такого рода документов рекомендательная часть, в которой, вероятнее всего, содержались предложения отмены черты оседлости и двойной подати.

Другой анонимный проект был представлен в 1809 г. министру внутренних дел А.Б. Куракину, высоко оценившему эти «замечания одного из евреев, имеющего хорошее сведение [осведомленность] о своей нации, на обычаи и поправление состояния сего народа»[693]. Вероятно, министру импонировала содержавшаяся в описательной части проекта резкая критика еврейского общества, коррелировавшая с обвинениями, выдвигавшимися в адрес евреев представителями российской администрации. Анонимный еврей стремился объяснить власти специфическую стратификацию еврейского общества, основанную на иерархической шкале ценностей, предполагающей единую норму поведения: «Все почти преимущества чести и доверия между ними заключаются единственно в строгом исполнении обрядов и введенных толкователями веры обычаев»[694]. При этом, по мнению автора проекта, внутри еврейского общества уже проявлялась тенденция к «секуляризации»: «Многие не почитают священными бесчисленные обряды и правила, произвольно введенные, удаляющие евреев от других народов, отвлекающие внимание от всего полезного, отдающие народ в рабство предрассудков, отнимающие по своей многочисленности бóльшую часть времени» и, что было наиболее весомо для адресата проекта, «лишающие евреев удобности быть хорошими гражданами»[695]. Осознавшие все эти недостатки евреи тем не менее «строго исполняют все предписания, чтобы вступить в выгодный брак» и «не потерять в обществе доброго имени и доверия»[696]. Под «доверием» в записке, очевидно, подразумевается кредит, основа еврейской экономики того периода. В отличие от упоминавшихся выше еврейских проектов и записок, внимание автора было сосредоточено на средних и низших слоях еврейского общества. Ранние браки, представлявшие собою «сильнейшую препону к отвлечению евреев от тех закоренелых обычаев и дел, коими они навлекают на себя всеобщее негодование, и бывают вредны себе и другим»[697], приводили к тому, что находившиеся долгое время на содержании тестя молодые люди, занимавшиеся только традиционной еврейской наукой, поставленные перед необходимостью зарабатывать на жизнь себе и своим многочисленным семействам, обращались к винным промыслам и мелочной торговле. Те, у кого еще оставались деньги, становились ростовщиками, лишившиеся средств к существованию – «народными учителями» (меламедами), от которых дети «перенимали лишь невежество и неопрятность»[698]. Мальчики из среды ремесленников после женитьбы прекращали обучение ремеслу и начинали работать, что приводило к производству некачественной продукции[699]. Анонимный автор, кажется в соответствии с действительным положением вещей, отмечал и единственную возможность повышения социального статуса, теоретически существовавшую для выходца из низов: через изучение священных текстов. В принципе сведущий в Талмуде молодой человек мог рассчитывать на выгодную партию или финансовую поддержку кагала, однако хедер, где учились дети бедняков, фактически не предоставлял возможности получить хорошее образование. Тем не менее стремление возвыситься таким образом стало «главнейшею мечтою» многих евреев[700]. «Один из евреев» отмечал также, что культурные и институциональные изменения, предполагавшиеся «Положением» 1804 г., фактически не затронули еврейское общество, «дух в народе остался прежний»[701].