Рыдания усопших (сборник) - Людвиг Павельчик

Изможденный и выжатый, как лимон, я лег спать прямо в лаборатории, где держал раскладушку на случай авральной работы. К счастью и удивлению, мне удалось уснуть и проспать до пяти часов утра. Правда, сон мой был тревожным, а нелепые сновидения громоздились друг на друга, словно льдины в быстрой реке, то являя мне мертвого хохочущего Лукаса, то его строящую мне глазки супругу, разумеется, тоже мертвую. Они совали мне в руки черепа, коих у них имелось целый мешок, а потом и остальные кости скелета, пытались просунуть руки и ноги в камеру-шлем и диктовали мне свои новые телефонные номера, которые я не мог запомнить.

Несмотря на все это, проснулся я отдохнувшим и тут же дал работу своему освеженному сном мозгу. Теперь мне пришла в голову идея, что, пережив такую авиакатастрофу, как мои приятели, трудно остаться психически здоровым (во всяком случае, изменения личности тебе практически гарантированы), а это значит, что и Лукас мог превратиться из прагматика в романтика и шутника…

«Ну и что? Ведь черепа-то настоящие!» вскричала половина моего сознания.

«Ха! Черепа! Кто помешал бы ему выкрасть их в какой-нибудь анатомичке? Все дело в программе «Слепки», которую кто-то испортил по его заказу!» парировала другая половина.

«Идиот! Подумай хорошенько: что ему это дает?»

«Если он и в самом деле повредился в уме, то до его извращенной мотивации все равно не докопаться!»

«Неубедительно!»

«Да пошел ты!»

Этот малоприятный диалог моей раздвоившейся вдруг личности был бесцеремонно прерван звонком мобильного телефона. Это был Жак, и он вот уж десять минут топтался у дверей моей квартиры, силясь меня разбудить. Я извинился за то, что забыл его предупредить, и попросил приехать в лабораторию, что он и сделал.

Я решил сразу не посвящать его в суть произошедшего, сказав лишь, что в программе появился какой-то сбой и она искажает данные, выдавая мне что попало. Нахмурившись, программист занялся проверкой, и по экрану монитора побежали ничего мне не говорящие бесконечные столбцы цифр и тарабарщины. Минут через тридцать Жак пожал плечами и сообщил, что не обнаружил никакого сбоя или вируса. Программа «Слепки» функционировала без изъяна. На всякий случай он попросил меня поместить в камеру-шлем какой-нибудь череп, и я использовал для этой цели один из старых, проверенных экспонатов. На мониторе появилось изображение морщинистого старика (как Вы уже, должно быть, догадались, программа начинала исследование с определения возраста кости), уже виденное нами во время предыдущих исследований. Как я сам не догадался проверить работу «Слепков» таким способом? Поменяв череп, я увидел на экране мохнатую морду издохшего в прошлом году соседского терьера, а затем – чертова неандертальца, приобретению чьего черепа я еще совсем недавно так радовался. Но на этот раз хмурый безлобый первобытный не порадовал меня – его прописанная до мельчайших деталей физиономия лишний раз доказала мне, что мои предположения о неисправности программы были ошибочными, и, следовательно, разгадку тайны нужно было искать в другом месте.

Благодарный за помощь, я после некоторых колебаний посвятил Жака в суть моих забот. По мере изложения мною истории о том, как двое приятелей принесли мне на исследование свои собственные черепа, а затем сбежали из города, выключив телефоны и принудив соседей лгать, лицо парня приобретало все более странное выражение, а глаза вдруг забегали, избегая моих. Я понял, что он не верит мне или, что еще хуже, принимает меня за сумасшедшего. Это разозлило меня, и я, вскочив и мгновенно перевозбудившись, попытался вдолбить-таки в его глупую башку, что рассказ мой – чистейшая правда. Все более запутываясь и подбирая вследствие этого несуразные аргументы, я совсем сбил парня с толку и, по-моему, даже напугал. Это мое поведение привело к тому, что он, сославшись на неотложные дела и отказавшись провести повторное исследование черепов, поспешил покинуть лабораторию. В бешенстве я прокричал ему вслед какую-то гадость и с грохотом захлопнул дверь. Ну, подожди же! Как только я разберусь с этим идиотом Люком, я непременно напишу во все научные журналы разрушительные отзывы о твоей тупой программе, и ты подохнешь с голоду со своим чертовым патентом, поганец!

Взглянув на часы и увидев, что скоро восемь и вот-вот начнут приходить на работу сотрудники, я быстро собрал раскладушку, создал видимость порядка и, прихватив с собой спортивную сумку с черепами, вышел вон. Постаравшись успокоиться и придать голосу его обычные интонации, я позвонил одному из коллег и предупредил, что не появлюсь сегодня в лаборатории, так как проработал всю ночь и чувствую себя разбитым. Это случалось и раньше, поэтому тот не удивился и пожелал мне хорошо отдохнуть, сказав, что сам проведет намеченный семинар. Поблагодарив коллегу, я поехал домой, где принял душ и за рюмкой коньяка попытался собраться с мыслями.

Поостыв немного, я раскаялся в своей грубости по отношению к Жаку. В самом деле: еще сутки назад я и сам заподозрил бы сумасшествие в любом, кто вздумал бы мне рассказывать нечто подобное. Что ж удивительного в том, что парень отреагировал таким образом? Почему он, собственно, должен принимать на веру бредни фанатичного антрополога, с которым он, к тому же, знаком лишь поверхностно?

Преисполнившись раскаяния, я набрал его номер, однако Жак не взял трубку, наверно, здорово обиделся. Проклятый мерзавец!

Тут у меня появилась новая идея, гораздо лучше прежних, и я решительно заткнул пробкой бутылку с коньяком, чтобы оставаться водителем. Кстати, именно коньяк подсказал мне решение: как-то с полгода назад мне довелось забирать Лукаса из дома его родителей, где он по какому-то поводу перебрал алкоголя и был не в состоянии вести машину. Думаю, он набрал тогда первый попавшийся номер из своей записной книжки, оказавшийся моим. Заплетающимся языком он попросил «оказать ему чертову услугу» и забрать его из «этого царства старости». Я не был занят и помог ему, доставив домой (тогда они с Карин жили в одном из северных районов города, возле сахарного завода), заслужив витиеватую благодарность. Помнится, я по каким-то причинам отказался от предложенной мне Карин чашки кофе, но теперь это неважно. Важно то, что я отлично запомнил, где живут его родители и сейчас, обрадованный этой мыслью, вскочил, намереваясь немедленно навестить стариков и разузнать у них все, что можно, касательно исчезновения их сына и снохи. Уж они-то наверняка в курсе происходящего!

VIII

Час пик окончился, и поток автомобилей немного поредел, что было мне на руку. Я довольно быстро добрался до Синей Деревни – так почему-то назывался пригород, где жили старики Барлоу – и без труда отыскал нужную мне улицу. Вот будет здорово, если и сам этот аферист окажется здесь! Вообще-то я человек спокойный, покладистый и даже немного мямля, как утверждает мой отец, но в тот момент я был вне себя от негодования и готов был растерзать этого сукина сына, в одночасье спустившего мое спокойное, размеренное существование в канализацию.

Чтобы мою машину не заметили из окон, я припарковался на параллельной улочке и уже через пару минут стоял перед дверью знакомого мне дома, давя на кнопку звонка. Сначала я не услышал ничего, но вскоре до моего слуха долетел чей-то кашель, а чуть позже и громкое приближающееся шарканье, словно тот, кто производил этот звук, привязал к ступням листы наждачной бумаги и положил ни за что не отрывать ног от пола при ходьбе. Потом с той стороны что-то звякнуло – должно быть, какое-то запорное приспособление навроде цепочки или крючка, каковые до сих пор в большом почете у стариков – и мгновение спустя дверь приоткрылась, явив моему взору сизого цвета картошку-нос и дряблый старческий подбородок. Над подбородком я разглядел впалый рот, а над носом, соответственно, огромные очки с толстенными стеклами, превращающие глаза старухи в коричневые пятна размером с блин. Я опешил. В тот день, когда я забирал отсюда пьяного Люка, я мельком видел его отца – еще довольно крепкого, поджарого мужчину об одной ноге (второй он лишился в каких-то военных действиях невесть где), которому я не смог бы дать больше шестидесяти, и в том существе, что предстало предо мной сейчас, я никогда бы не заподозрил его жену и мать этого недотепы Люка. Старухе было не меньше ста лет, и крупноразмашистый тремор ее рук красноречиво повествовал об усилиях, которые ей пришлось затратить, чтобы добраться до двери. Неужели ж это бабка Лукаса? Он никогда не упоминал о ней в разговорах… В любом случае, отворить дверь могли послать и кого-нибудь помоложе!