Заезд на выживание - Дик Фрэнсис

— Хочешь заменить его Сэндменом? — спросил я.

— Я бы с удовольствием, если, конечно, Сэндмен окончательно поправится. А я думаю, так оно и будет, пока что прогресс наблюдается.

— Ну, тогда я доволен и спокоен, — заметил я. — Но он будет жить в том же деннике?

— Знаешь, Джеффри, ты становишься сентиментальным, — со смехом заметил Пол. — Да ни за какие коврижки! Жить будет в собачьей конуре. — И он громко расхохотался. — Ну, конечно, останется на прежнем месте, и Кит будет и дальше ухаживать за ним.

— А я смогу приезжать и скакать на нем?

— Знаешь, Джеффри. — Он положил мне руку на плечо. — Скакать на нем ты больше не будешь. А я стану просто прогуливать его через деревню во главе табуна, ну и изредка садиться в седло, понаблюдать за другими лошадьми. Хочешь скакать, бери любую другую лошадь.

— Ты это серьезно? — удивленно спросил я.

— Конечно, почему нет, — ответил он. — Причем даже не возьму с тебя ни пенса в обмен на эту привилегию. Приезжай в любое удобное для тебя время и скачи, сколько душеньке угодно, чтоб не потерять форму. Но если перешагнешь за двенадцать стоунов, все, не позволю.

— У меня нет ни малейшего намерения набирать вес, — проворчал я, растроганный этим предложением.

— Все бывшие жокеи так говорят, — со смехом заметил он.

Сэндмен доел овес и подошел к дверце, хотел получить еще одно яблоко на десерт. Я погладил его по ушам, потрепал по холке. Если б он умел говорить, уже не в первый раз подумал я, непременно объяснил, чего сейчас хочет.

— Ну, старина, — ласково сказал я ему. — Похоже, мы с тобой участвовали в последней скачке. Старость пришла.

— Мы за ним присмотрим, не волнуйся, — сказал Пол, поглаживая Сэндмена.

Я нисколько в этом не сомневался, однако со всей ясностью почувствовал: вот он и настал, поворотный момент в моей жизни. Настал неожиданно и внезапно, позади дни, полные радостного волнения, бушующего в крови адреналина. Я пристрастился к скачкам, я жил ради этих счастливых дней. Все это теперь в прошлом, когда я, сидя за работой, то и дело косился в календарь, а на ипподроме — на часы, посмотреть, скоро ли меня позовут на взвешивание; когда я услышу знакомый оклик: «Жокеи, на выход!» Теперь я уже не был больше пострадавшим жокеем на пути к выздоровлению и следующим скачкам. Здесь и сейчас я стал бывшим жокеем, и меня охватило тоскливое чувство утраты. И внутри образовалась пустота, точно часть души удалили хирургическим путем.

— Ты в порядке? — озабоченно спросил Пол. Похоже, он уловил значимость этого момента.

— Да, все прекрасно, — с улыбкой ответил я ему. Но на самом деле ничего прекрасного не было. Душа ныла от тоски.

— Придется тебе обзавестись новым хобби, — сказал Пол.

Но скачки никогда не были для меня просто хобби. Они были тем, ради чего стоило жить, особенно все последние семь лет. Да, похоже, действительно лришла пора начинать некую новую жизнь, выбора у меня не было.

Я остался на ленч у Пола и Лауры, затем Боб повез меня на запад, к Аффингтону и Центру по репродукции Рэдклиффа. Правда, прежде я позвонил и переговорил с управляющим, Ларри Клейтоном, которому, похоже, до смерти надоела работа, и он был рад любому предлогу, лишь бы отвлечься от нее и показать гостю центр.

Под шинами «Мерседеса» заскрипел гравий, мы съехали с дороги и притормозили перед новеньким одноэтажным зданием красного кирпича, что размещалось рядом с главным домом. «Въезд и регистрация посетителей» — гласила красиво выведенная надпись на табличке, воткнутой в траву. Стало быть, попали по назначению.

— В это время года у нас обычно тихо, — сказал Ларри Клейтон, пригласив меня в свой кабинет. — Большинство кобыл и жеребят уже убыли.

— Куда? — осведомился я.

— Ну, по большей части обратно к своим владельцам, на лето, — ответил он. — Некоторых отправили в Ирландию. Несколько кобыл вернулись к тренировкам, впрочем, точно не знаю, не скажу. — Судя по интонации, ему было все это глубоко безразлично.

— А когда у вас самая горячая пора? — спросил я.

— С января по апрель, — ответил он. — Большая часть жеребят рождается именно в это время.

В феврале и марте тут просто сумасшедший дом. Чуть ли не каждые пять минут на свет появляется по жеребенку.

— Словом, много? Сколько именно?

— Слишком много, — с кривой ухмылкой ответил он. — Примерно с сотню, и все хотят плодиться и размножаться дальше.

— Больше, чем в прошлом? — спросил я.

— Не знаю, без понятия. — Он закинул ноги на стол. — Работаю здесь первый год. Но, наверное, больше. Прошлым летом Рэдклиффы построили еще несколько боксов, ну и вот эти офисы. Так что навар имеют хороший.

Я рассматривал ноги, лежащие на столе. Носил он довольно затертые ковбойские сапоги, поверх них узкие, плотно облегающие джинсы, рубашку в клеточку с открытым воротом. Интересно, подумал я, известно ли Рэдклиффам, как вольно держит себя с посетителями их управляющий. В приемной перед кабинетом я взял со стенда рекламные проспекты. То была красиво изданная большая брошюра в глянцевой обложке, содержащая множество интересных фактов и цифр, отражающих, какую заботу проявляют в центре к беременным кобылам и их потомству. На обложке красовался снимок улыбающихся Роджера и Деборы Рэдклифф, они стояли в загоне рядом с кобылами и жеребятами.

— А хозяева дома? — спросил я Ларри и указал на снимок. — Звонил им по домашнему еще вчера, но никто не подошел.

— Нет, — ответил он. — Уехали в Кентукки на аукцион, ну а потом — на Дерби. Вернутся только на следующей неделе.

— Можно походить и посмотреть? — спросил я.

— Конечно, — ответил Ларри и снял ноги со стола. — Только смотреть сейчас тут особенно нечего.

Мы обошли новый комплекс родильных боксов и другие стойла, размещались они аккуратными рядами, повсюду камеры слежения.

— Большой у вас штат? — спросил я Ларри.

— Примерно с дюжину в разгар сезона, а теперь пара человек, не больше, — ответил он. — Ну, и еще в сезон у нас тут постоянно дежурит целая команда повитух, если так можно выразиться, но лотом они уезжают. В данный момент здесь всего несколько лошадей, почти все принадлежат Рэдклиффам. Две кобылы разродились в начале марта, к июлю их жеребята подрастут и будут готовы к аукциону.

Мы прошли мимо рядов пустых стойл, заглянули в боксы для новорожденных. Там были бетонные полы без мягких соломенных подстилок — их обычно выкладывают перед самым рождением нового жеребенка, когда на свет должна появиться суперзвезда вроде Перешейка.

— А где родился Перешеек? — спросил я.

— Без понятия, — ответил Ларри. — Где-то здесь. Но с тех пор тут многое изменилось.

— А вы случайно не знаете, тот конюх все еще работает здесь? Ну, который помогал с Перешейком.